Звали этого человека Эусеби Эстрибиль, и в жизни у него была только одна цель: сделать безупречную фотографию.

Когда ему исполнилось тринадцать, он уже работал подручным в студии Наполео Аударда, чья вывеска красовалась на перекрестке двух главных улиц Барселоны: Гран-Виа и Пассейч-де-Грасия.

ФОТОСТУДИЯ НАПОЛЕОНА АУДАРДА

Персональные и семейные портреты[13]

Аудард был человеком гордым и обладал внушительной внешностью: высокий рост, окладистая борода. Он оценивающе рассматривал людишек своим царственным взглядом. Поначалу Эусеби служил у него мальчиком на посылках и бегал туда-сюда, главным образом покупая реактивы для фотографических пластин.

Эусеби восхищался волшебным миром студии. Ее потолок был полностью стеклянным, чтобы можно было максимально использовать естественное освещение. Этот огромный прозрачный свод напоминал соборы Ватикана и придавал помещению величественный вид. Под ним располагался просторный зал, разбитый на пять тематических зон. Первая изображала буржуазную гостиную: возле стены, увешенной многочисленными картинами, стоял трехместный диван. Эта декорация предназначалась для семейных портретов: родители и дети располагались на диване, и портрет Аударда изображал их будто бы у себя дома. Поодаль возвышался конь из папье-маше, предназначенный для военных – им ужасно нравилось фотографироваться верхом с саблей в руке. Клиенты, мечтавшие прослыть эрудитами, предпочитали восточный уголок, где на стенах висели шелковые ковры, а оконные проемы были украшены орнаментами из луковиц и листьев, напоминавшими арабески в Альгамбре. После создания Германской конфедерации[14] стал пользоваться большим успехом и уголок с медвежьими шкурами на полу и щитами с изображением двуглавых орлов на стенах.

И наконец, последний уголок посвящался любителям краеведения. Фоном для него служил огромный, во всю стену, плакат: горная гряда с острыми, точно наконечники стрел, вершинами и луга с ослепительно-зеленой травой. В нижней части виднелись рельсы железной дороги, уходящие в горы, и надпись, которая гласила:

ПИРЕНЕЙСКИЙ ПОЕЗД

В обитель природы

Природа – наша обитель

Это была реклама железнодорожной компании, которая обслуживала линию, ведущую в Пиренеи. Ветка доходила до некой точки между Валь-д-Араном и Андоррой. Аудард выстраивал клиентов перед плакатом и раздавал им лыжи и ледорубы, чтобы они выглядели как заправские покорители вершин.

В этой студии Эусеби восхищало все, и искусство фотографии казалось ему настоящим волшебством. Каждый раз, когда Аудард нажимал на кнопку фотоаппарата, происходило техническое чудо. Абсолютно заурядный человек садился перед величественным устройством – камерой Сэттона 1875 года, напоминавшей кузнечные мехи с встроенной в них линзой, раздавался щелчок, и рождалось бессмертное изображение. Отзвук этого щелчка будет жить в веках, пока кто-нибудь хранит у себя портрет. «Хотите знать, что такое фотография, сеньор Эстрибиль? – спросил его однажды Аудард и сам ответил на свой вопрос: – Слейте воедино древнейшее искусство, бессмертную магию и самую современную технику – и получите фотографию». Эусеби Эстрибиль был полностью с ним согласен.

Наступил день, когда Аудард предложил своему подручному поработать в мастерской. Так называлась комната, где изготовлялись пластины, покрытые химическими растворами. Эусеби, естественно, согласился. С одной стороны, ему не слишком нравилось целыми днями торчать в темной мастерской, приготовляя смеси и погружая в них пластины. С другой стороны, он начинал чувствовать себя современным алхимиком, который владеет исключительным знанием, и распоряжался им по своему усмотрению. Во всем мире можно было по пальцам пересчитать людей, знавших секреты бумаги с альбуминовым покрытием или карбоновой печати. Эусеби были знакомы такие процессы, как цианотипия, тинтайп и платинотипия, разные виды желатина и сухая броможелатиновая эмульсия. И, конечно, самое необходимое, действенное и магическое вещество: мокрый коллодий. Благодаря ему существовало искусство фотографии, потому что в самом конце процесса подготовленные пластины одна за другой опускались в эту жидкость. После всех этих манипуляций фотограф располагал необходимым материалом для своего творчества.

* * *

Шли годы, и Аудард доверял Эусеби все новые и новые дела. Сначала посыльный помогал мэтру в студии во время съемок, а потом и сам стал фотографировать, когда его учитель отлучался или болел. С первых же дней у него вошло в привычку откидывать волосы со лба каждый раз, когда он заглядывал в объектив: Эусеби растопыривал пальцы и проводил ими по голове, точно гребнем, чтобы пряди не попали между глазом и камерой.

С Аудардом он поддерживал сугубо профессиональные и прохладные отношения. В свои тридцать шесть лет Эусеби был человеком серьезным и чрезвычайно худым, из-за этой худобы между шеей и воротничком рубашки свободно проходили три пальца. Он женился на одной из студийных мастериц, которые раскрашивали фотографии, в первую брачную ночь выполнил свой супружеский долг, но затем перестал обращать на супругу внимание. И вовсе не потому, что был содомитом, просто в жизни его интересовало одно: фотография. Эусеби предупредил об этом будущую жену еще до свадьбы, поэтому она его не попрекала, и с самого начала супруги жили под одним кровом, но раздельно. Некоторое время женщина пыталась откормить мужа, считая это своим долгом, но напрасно. Никакие бифштексы из конины не могли хоть немного увеличить объем шеи и груди этого человека. В конце концов она сдалась, и пара мирно рассталась. Бывшая жена Эусеби снова вышла замуж и покинула их дом, но он из любезности посылал ей деньги, считая эти выплаты неким подобием вдовьей пенсии.

Эусеби присутствовал при кончине Аударда. Несмотря на богатство знаменитого фотографа, больше к его смертному одру никто не явился. Ничего странного в этом не было: он уже давно жил в полном одиночестве. Умирающий сказал своему помощнику:

– Надеюсь, ты меня поймешь: я не могу оставить тебе свой капитал – по закону и по традиции мне придется завещать все деньги родственникам, какими бы далекими и скверными они ни были. Однако ты всегда служил мне верой и правдой, и по справедливости моя студия должна достаться тебе. Она твоя.

А затем произнес следующие слова:

– Прости меня.

Но эта фраза оказалась не последней. В агонии он бредил, и разобрать его речь стоило большого труда. Эусеби приблизил ухо к губам умирающего, но понял только несколько слов: