Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что это было?
Все наши разговоры за гранью, их трудно понять непосвященным.
Да что уж там, нам и самим порой до конца непонятны обращенные друг к другу слова. Многое остается между строк. Но то, как Мариана реагирует сейчас — это что-то другое. Что-то новое, что мне не под силу разгадать с ходу.
Я отворачиваюсь к окну, достаю из пачки сигарету и подношу к носу. Табак пахнет горечью и тлением. Запах безнадежности. Мое сердце все еще бьется как оголтелое. И мне приходится убеждать себя, что я правильно поступил, оттолкнув ее в очередной раз и напомнив, что мы враги.
— Твой отец тебя любил! — Вдруг раздается за спиной ее голос.
Я оборачиваюсь. Мариана стоит в дверях с картонной коробкой в руках. Она входит, бросает ее на кровать, разворачивается и торопится уйти.
— Что это? — Спрашиваю я.
Девушка останавливается.
— Харри приезжал на твои игры, — роняет она негромко, — он собирал вырезки из газет, заметки о тебе. У него хранились твои детские фотографии.
— Зачем? — Я уставляюсь на эту коробку с недоумением. — Это не может быть правдой… Он же… Он бросил нас.
Мариана оборачивается:
— Он помнил о тебе, Кай.
У меня под кожей начинает жечь с такой силой, будто там закипает лава.
— Вырезки?! — Взрываюсь я. — Да я голодал, пока моя мать беспробудно пила! А где был он?!
Девушка пожимает плечами.
— Харри говорил, что исправно платит алименты.
Ее слова выбивают почву из-под моих ног.
Я кладу ладонь на крышку коробки и ощущаю тошнотворное головокружение. Все было более-менее понятным до моего приезда в этот дом, а теперь запутывается до предела. Я срываю крышку, все еще надеясь, что девчонка что-то путает, но внутри обнаруживаю ворох выцветших газетных вырезок, пахнущих старой бумагой.
— Это неправда… — Произношу я, перебирая дрожащими пальцами листы. На дне обнаруживаются мои фотографии. Не все из них детские: на некоторых мне двенадцать и четырнадцать лет. Очевидно, бабушка передавала их отцу. — Почему тогда мать говорила мне..?
— Это уже спрашивай у нее. — Холодно говорит Мариана и выходит из комнаты.
И я остаюсь наедине с этой чертовой коробкой и гнетущей тишиной. Переворачиваю ее и вытряхиваю на постель все вырезки и снимки. Словно вытряхиваю наружу осколки своей прежней жизни.
Там все: небольшие статьи о победах команды Сампо на чемпионате области, заметки о моих успехах и фрагменты школьных статей, вырезанных из стенгазеты и аккуратно вклеенных в картонное основание. Вся моя жизнь без отца с момента его ухода и до последних дней.
Он не забывал обо мне.
И осознание этого рушит мой мир на части.
Мариана
Тело все еще дрожит от пережитых эмоций, щеки пылают от поцелуев и болезненных прикосновений. Каждая клеточка моего тела желает продолжения, но это желание разбивается об упрямство Кая, будто о скалы.
Этот парень ведет себя так, что сводит меня с ума. От его грубости у меня буквально сносит крышу — во всех смыслах: она пугает и притягивает меня одновременно.
Он боится, что, однажды прикоснувшись ко мне, уже не сможет отпустить.
Я — наоборот, меня пугают мысли о том, что близость не удержит его.
Но вместе с тем, мне хочется этого настолько, что я готова рискнуть. И наши отношения, словно качели: нас швыряет то вверх, то вниз, вздымает ввысь до головокружения, а потом ударяет о землю с такой силой, что мы рассыпаемся на части.
Возможно, Кай прав, и у нас никогда не получится ничего настоящего. Возможно, мы обречены…
Я слышу музыку, играющую внизу. Наверное, Рита и Лео опять упражняются в танцах. Они обычно кажутся такими счастливыми, что я отчаянно им завидую: с человеком, который сумел тронуть мое сердце, у меня вряд ли когда-то получится построить что-то нормальное или счастливое.
Кай эмоционально недоразвит.
Его пугает близость, и он никогда не будет принадлежать мне одной. У меня всего два пути: взять то, что он может мне дать, и довольствоваться этими жалкими крохами, или сойти с дороги, по которой мы движемся, чтобы начать новый путь — свой, без него, и надеяться на то, что однажды встречу кого-то, кто вызовет у меня столь же сильные чувства.
Буду ли я уважать себя после того, как соглашусь на его условия? После того, как стану одной из десятков девушек, что в разное время согревали его постель? Смогу ли отпустить его и жить дальше?
В любом случае, ничего другого он не сможет мне предложить, это просто не в его характере, не в его правилах. Глупо ожидать от Кая чего-то такого, о чем мечтает каждая девушка: заботы, романтики, преданности. Ему чужды все эти порывы. И эта правда ранит намного сильнее его грубых слов.
Мне никогда не быть для него единственной.
Так хочу ли я быть «одной из»? Так ли сильно я схожу с ума по Каю?
Иногда кажется, что нет. Но стоит увидеть его, и тело будто вязнет в болоте, а ноги не могут ступить и шагу. Один взгляд, одно прикосновение, один звук его голоса, и мое тело становится безвольным и покорным — готовым на все ради горсточки ласки и пары острых ударов словами-плетьми.
Проходит минут пятнадцать прежде, чем я слышу шаги в коридоре и встаю с кровати. Мое сердце грохочет. Я сцепляю дрожащие руки на животе. Дверь отворяется, и Кай входит в мою комнату.
— Можно? — Произносит он хрипло.
На его лице смесь вины, растерянности и опустошения.
— Обычно ты не спрашиваешь, просто заходишь. — Говорю я.
Парень закрывает дверь и застывает в нерешительности. Почесав шрам на брови, он хмурится.
— Где ты взяла эту коробку?
— В спальне родителей. — Взволнованно отвечаю я.
— Когда ты нашла ее? — Очевидно, эти слова даются ему с трудом.
— Я всегда знала, что она там. — Пожимаю плечами. — Если бы я понимала, что творится внутри тебя, то отдала бы гораздо раньше. Ты же… ты не говорил мне, Кай.
Его взгляд крадется по моему телу и останавливается на глазах.
— Я не знал. — Говорит он.
Волосы Кая взъерошены и торчат во все стороны, глаза блестят от подступающих слез. Таким мне его еще не доводилось видеть — беззащитным, потерянным, уязвимым. Но, надо признать, эта уязвимость делает его человечнее и придает невероятно сексуальный вид.
— О чем именно?
— О том, что Харри интересовался мной. — Надтреснуто произносит парень.
— Ты же его сын. — Спешу напомнить я.
— Если честно, я ничего не понимаю. — Вздыхает Кай. Его плечи бессильно опускаются. — У тебя всегда был отец, а у меня его не было. С этой мыслью я пришел в этот дом, из-за нее ненавидел тебя.