Колян тем временем покинул джип, пискнул сигнализацией ибодро, уверенным шагом направился к дому. Я остановила «Форд» рядом с низкимзаборчиком, окружавшим и «дворец пионеров» и поляну перед ним.

«Неужто это владения Коляна?» — изумилась я.

Монах мой оставил молитву и с интересом взирал на дом. Тамбыло на что посмотреть: какие-то постройки примостились справа, нечто похожеена часовенку — слева. Все в огнях. Две беседки на поляне. Асфальтированныедорожки. Горящие фонари. С размахом, должна сказать.

— Что будем делать? — спросила я.

— Надо дождаться этого Коляна, а еще лучше проникнуть в дом,— ответил монах.

— Мысль неплохая, но как это сделать? И ждать здесь неслишком разгонишься. Увидят бандиты в окна чужую машину, — заинтересуются.

Только я это сказала, как за нашим «Фордом» пристроился«Жигуль» похлеще Марусиного. Минуту спустя подъехал старенький «Опель», потомвполне приличный «Ситроен», за ним «Волга»… Заборчик стал обрастать машинами,как лес грибами после дождя. Народ по дорожкам направлялся к дому.

Когда подъехал автобус и оттуда высыпала целая толпа,целеустремленно направившаяся к дому, я поняла: вокруг происходит что-тонепонятное. К архитектурному уроду со всех сторон, преимущественно парами,стекались люди. В общем-то люди, как люди, ничего необычного. Исключаяповедение и выражения лиц. В России так не ходят. Если там праздник какой, тошли бы весело, гомонливо, если горе, то как-то делились бы, а тут как роботыидут, мерно так, неспешно и молча.

— Видели? — спросила я у монаха. — Вы что-нибудь понимаете?

— Боюсь, что да, — загадочно ответил он.

Я возмутилась:

— Может и мне объясните?

— Позже.

— Опять — позже? А может самое время? Гляньте, народ чумнойкакой. У одних на лицах радостное просветление, а у других полнейшеебезразличие, словно их поднять подняли, а разбудить забыли. Зомби прямокакие-то. Ни одного нормального лица.

— Куда они идут? Вы видите? — спросил мой монах.

Он явно нацелился в дом. Впрочем, мне самой стало интересно,куда валит эта толпа. Я присмотрелась: у самого фасада, на котором не было инамека на вход, прибывающие делились на два ручейка: просветленные огибали домсправа, а безразличные слева. И все они куда— то исчезали сразу же заповоротом.

— Колян тоже завернул, видимо вход с той стороны, — ответилая.

— Я бы за ними еще последил, — как бы советуясь со мной,сказал монах.

— А я бы расспросила местное население или кого— нибудь изэтих зомби, но зомби я боюсь, а нормальных людей не вижу. Подождем немного,вдруг и нормальные появятся.

Минут десять мы наблюдали за странной процессией и пришли веще большее недоумение: даже при очень внушительных размерах этого дома, такуютолпу вместить в него было сложно. Разве что их там укладывали, как сардин вбанке. Или сплавляли куда-то дальше транзитом.

— И долго нам тут сидеть? — спросила я; душа просиладействий.

— Вы очень нетерпеливы. Терпение — добродетель и залогмногих благ, — наставил меня монах.

— Глядя на этот дом, не предчувствую никаких благ вообще, —ответила я.

И в этот миг в людском потоке обнаружилась некая аномалия.Усатый и бородатый мужичок в телогрейке, без всякого просветления на лице, затос носом, исключающим любые предположения о трезвом образе жизни, двигался внаправлении обратном потоку. В руке у него был чемоданчик, совсем как у моегоАкима.

Я знала как разговаривать с такими людьми, а потому опустиластекло, достала из бардачка забытую Кривым Фомой бутылку водки и крикнулаволшебную фразу:

— Мужик, выпить хочешь?

Мужичок словно в землю врос, поворачивая голову из стороны всторону в поисках снизошедшей благодати. Он не сразу понял откуда радостьсвалилась, а когда понял, бодрой рысцой двинулся к нам. В его глазах былонормальное человеческое желание, столь милое мне в тот миг.

— Кто ж не хочет, — в волнении облизывая губы, ответил он.

— То-то, — назидательно отреагировала я, на всякий случайотводя от окна бутылку.

— Че надо? — мгновенно сообразил он.

И я начала допрос.

— Что это за люди такие? — шепотом спросила я.

— Эти? — мужичок, как лошадь мотанул головой, не отрываявзгляда от бутылки.

— Именно, — уточнила я. — Не тяни, продукт выветривается.

Мужичок заспешил:

— Так на богомолье они идут… Тверезые все… Я тут посантехнической части был, ремонт знатный навел, капитальный и заплатили добремне, но ночь на дворе, а рази у таких рюмку выпросишь…

И он с мольбой воззрился на бутылку.

— Это ж какое еще богомолье? — спросила я, возвращая его натему. — Не церковь же здесь.

— Так рази знаю я… Я дальше подвала не бывал… И ни к чемумне. В церкви-то хоть кагора нальют, а тут… Я в подвале ремонт капитальныйнавел, прокладки там заменил, краны подтянул, бачки починил…

Я решила, что судя по позднему времени ремонт действительнобыл капитальный и перечислять плоды деятельности можно до утра, а потомусказала:

— Хватит-хватит, меня не краны интересуют, а что забогомолье у них, кому молятся и что за церковь такая чудная? Ответишь,непромедлительно выпить дам.

— А, это, — обрадовался мужичок, — так бы сразу и говорили.Вон, справа весь забор афишами увешен. Главный у них Вишну Магомет Иисус. Он жепророк, он же и бог. Сегодня как раз проповедует и чудеса творит, но неналивает, гад такой, не наливает. Ой, простите, — мужичок смутился и зачем-топерекрестил свой косматый рот. — А дом этот — церковный, — продолжил он. —Охфициально. Тут уж проверяющие ездили, ездили…

Монах мой пришел в волнение. Даже я была ошарашенаневообразимым набором божественности. Надо же, — Вишну Магомет Иисус! Что ж такмало? Аль не знает, что еще Кришна и Будда есть. И Заратустр. А Зевс и Юпитерчем ему плохи? Почему их обидел?

— Что он говорит? — изумленно спросил у меня монах, видимосвоим ушам не веря.

— Вишну Магомет Иисус проповедует здесь, — ответила я. —Собственной персоной. Проповедует и чудеса творит. А что ему не творить-то ихпри такой божественности. Неполное, правда, собрание пророков и богов, но ещене вечер, в смысле еще не утро. Возможно пополнят.

Монах мой нахмурился, но промолчал.

Больше у меня вопросов не возникало. Мужичок был такубедителен, что я поверила ему и читать афишу не стала. И без того все ясно.Молча протянула ему бутылку с водкой, выслушала неожиданное «спаси тя господь»и воззрилась на монаха: