В ЦРУ хорошо изучили особенности работы Седьмого управления КГБ. Было известно, что для слежки использовалась советская «Волга», а также более компактные «Жигули». Поскольку только в КГБ имелись автоматические мойки, их автомобили, как правило, были более чистыми по сравнению с другими транспортными средствами на московских улицах. Кроме этого, автомашины КГБ могли похвастаться «дворниками» на ветровом стекле, столь редкими среди москвичей, имевших автомобили, с которых часто крали «дворники», если автомобили был припаркованы и оставлены без присмотра.

Уверенный в отсутствие слежки, Кен повернул на парковку для автомобилей около большого парка, уже давно выбранного для этого пикника. Кен сознательно избегал мест в парках, популярных среди американцев, где «на-ружка» КГБ уже могла бы наблюдать за другим объектом. Если он всё-таки не был сегодня под наблюдением, то попадать под слежку за другим сотрудником ему совсем не хотелось. Семейство углубилось в лес на пару сотен метров, где Шарон на опушке расстелила одеяла.

Следующие полчаса во время пикника семья наслаждалась завтраком и продолжала наблюдение за окружением. Затем Кен надел свой любимый набитый рюкзак, кивнул Шарон и скользнул в лес. Этот молчаливый жест сказал ей, что если он не вернётся к определенному сроку, то она должна погрузить детей в фургон и двигаться домой самостоятельно. А дома, используя заранее запланированный сигнал, Шарон поставила бы в известность резидента ЦРУ, что Кен не вернулся к намеченному сроку и, вероятно, у него неприятности. В свою очередь, резидент бы немедленно принял меры, чтобы минимизировать последствия для других оперативных мероприятий и подготовить американского посла к неизбежному дипломатическому протесту со стороны советских официальный властей.

Как только Кен покинул своё семейство, он опять продолжил активное выявление слежки. Ему была необходима полная уверенность в том, что он «чист» перед этапом переодевания в обычного москвича. Кен был хорошо осведомлен о том, что Седьмое управление КГБ не всегда задерживало или арестовывало подозрительных офицеров разведки ЦРУ во время операций, а часто продолжало наблюдение в надежде на то, что слежка приведет их к агенту или к тайнику. Даже в таких случаях объекту слежки «на-ружка» давала возможность спокойно продолжать движение, как будто ничего и не произошло.

Пока Кен шел по дорожкам парка, его решение, идти далее к люку или нет, осложнялось довольно большим количеством людей, которых он видел вокруг себя. Кен знал, что толпу могли использовать наблюдатели и осведомители КГБ.

Старик в полотняной шляпе, медленно бредущий, опираясь на палку, молодая пара, гулявшая, взявшись за руки по дорожке, мать с детьми, вышедшая на несколько часов из своей маленькой квартиры, или тучная женщина средних лет с традиционными пластиковыми пакетами, качавшимися в такт её движения — любой из них мог оказаться сотрудником Седьмого управления КГБ

Кен хорошо знал об этом специфическом оперативном психозе. Офицеры разведки назвали это «видимыми призраками». Что большое всего досаждало, так это постоянная неуверенность в доказывании самому себе любых негативных моментов. Но Кен надеялся на особую секретность операции, подготовительная часть которой уже была успешна проведена. Но, в конце концов, он всё же полагался и действовал сообразно своим чувствам и отработанным оперативным приемам. Ведь могло оказаться, что его одежда «под москвича» уже привлекла внимание, а те, кто покупал эту, уже кем-то использованную одежду, неосторожно привели бы в готовность силы наблюдения КГБ. Одежда Кена «под москвича» соответствующего размера, стиля, и требуемого сезона была куплена на барахолках и в магазинах «поношенной одежды» в Вене, в Восточной Германии и в Варшаве. Одежда затем была тщательно осмотрена, учтена и упакована в Лэнгли перед отправкой в Москву, где потом хранилась в безопасном месте, чтобы избежать любых возможностей и попыток КГБ пометить её специальным химическим препаратом для отслеживания перемещения Кена.

Кен и его семья прибыли в СССР в 1979 г. после завершения 6-ти месячного интенсивного курса изучения русского языка. Как часть своего оперативного прикрытия Кен использовал интерес к московской культурной жизни, никогда не пропускал возможность показывать кому-нибудь городские достопримечательности и тратил много свободного времени, насколько это было возможно, чтобы бывать на свежем воздухе вместе со своим семейством. Он постоянно пополнял свой список посещений туристических мест, спортивных баз для лыжных пробегов и пеших прогулок. При этом Кен редко пользовался своим русским языком и говорил на русском только с американцами, кто недавно прибыл в посольство.

В действительности же тщательно отобранные культурные экскурсии Кена и его интерес к пребыванию на открытом воздухе отрабатывались с единственной целью: создать предсказуемый образец деятельности, которая началась в день, когда он прибыл на работу, и продолжалась бы до тех пор, пока он не покинет страну. Эти искусно разработанные детали технологий шпионской работы Кена, его хобби и его интересов — все эти элементы, которые составляли его повседневную жизнь, были скрупулёзно разработаны прежде, чем он сошёл с самолета в аэропорту Шереметьево в Москве.

Подобно всем другим американцам в Москве, Кен был потенциальной целью для наблюдения и оценки КГБ. В течение первых нескольких недель Кен пришел к выводу, что он попал в середину списка КГБ, а техника радиоперехвата также не показывала активной слежки за ним.

Заключительное решение, идти или не идти к люку, должен был принять только сам Кен. И он остановился, глубоко вздохнул и решил про себя, что все прохожие вокруг него не представляют опасности. Затем Кен проник в заросшую, глухую часть леса, где он быстро снял плащ и надел местную, уже московскую одежду, которая была в рюкзаке.

Теперь на Кене была старая серо-коричневая фетровая шляпа с широкими полями, недорогие советские ботинки, пальто до колен и грубоватые, дешевого покроя брюки. На одном его плече небрежно висел рюкзак с необычными запасами для «пикника». Весом почти 36 килограммов вместе с одеждой в рюкзаке находилась новейшая аппаратура стоимостью около двадцати миллионов долларов — специальное электронное оборудование, разработанное для снятия сигналов с коммуникаций в бункере и записи их на кассетный магнитофон. Если бы всё это КГБ обнаружил, то расшифрованной была бы не только сама эта операция, но и другие технические мероприятия ЦРУ, которые могли проводиться в других частях мира, и все подобные мероприятия могли быть подвергнуты риску расшифровки.

Пробираясь через березовую рощу, Кен совершил длинный окольный маршрут и в общем потоке жителей Москвы вышел из леса на остановку общественного транспорта. Кен несколько раз менял автобусные маршруты. Вагоны и автобусы, в которых он ехал, уносили его далеко от люка на Калужском шоссе, чтобы затем возвратиться обратно для конечной цели этой необычной операции.

При каждой смене автобуса или вагона метро Кен пытался выходить последним, чтобы увидеть кого-нибудь, кто за ним выскочит через закрывающиеся двери. Кен следовал по своему проверочному маршруту, двигаясь согласно графику, во время которого он должен принять второе важное решение: можно ли сегодня забраться в люк. Это его решение означало начало операции, которое открывало дверь к потенциальной «кладовой» разведывательных сведений. Но его проникновение в бункер могло закончиться и арестом, «установлением» его как офицера ЦРУ, высылкой из СССР и крахом многомиллионного мероприятия, что вызвало бы негативное мнение о работе ЦРУ самых высоких руководителей американского правительства.