Вы проходите через один травяной луг, потом через другой – и вот ты видишь вдалеке высокий дом Себастьяна. С белыми ставнями. Над крышей – в вышине плывут облака.

– Вы купили дом вместе с кофейней? – спрашиваешь ты.

– Это секрет, – смеется он. – Мы его ни у кого не покупали – просто живем там.

– А чей он – знаете?

– Да, – отвечает Себастьян. – Одной семьи – они перебрались после войны в Париж, потому как были коллаборационистами.

– Вам известно что-нибудь про мать Ребекки?

– В общем, да, – отвечает Себастьян.

– Она в Париже?

– Да. А вы откуда знаете?

– Ребекка рассказывала.

– А Натали не в курсе, – признается Себастьян.

– Не в курсе чего?

– Что я виделся с ней.

– Она правда бросила их?

– Да – им повезло, что все так вышло.

– Почему же?

– У нее были проблемы – с головой, такие же, как и у ее матери.

– У бабки Ребекки?

– Ну да. Она утопилась в озере, когда мать Ребекки была еще совсем маленькая.

На другое утро, проснувшись, ты спускаешься вниз. Холодает. Осень не за горами. В камине, сложенном из камня, потрескивает и шипит огненный цветок. Себастьян во дворе – колет дрова длиннющим топором.

Кошка, перестав есть, глядит на тебя. Ты еще только собираешься ее приласкать, а она уже урчит.

Перед завтраком ты решаешь пройтись – поразмять ноги и подышать бодрящим утренним воздухом.

Видеть Натали тебе больше не хочется. Она чужачка в обличье той, которую ты когда-то любил. А после нее любить кого-то еще невозможно. Потому-то у тебя на сердце кошки скребут, спасу нет.

Может, завтра ты отправишься домой – в Уэльс.

Ты натягиваешь ботинки и тихонько выходишь через заднюю дверь. Ручку поворачиваешь очень осторожно. Утренний воздух дышит прохладой. Над полями, низко-низко, стелется туман.

Миновав огороды Себастьяна, ты протискиваешься через калитку на пустынное пастбище.

И тут слышишь:

– Эй, Генри!

Оборачиваешься – глядишь через низенькую изгородь.

– Это я, Дельфина! – слышится детский голосок.

– Да, узнаю.

Ты протискиваешься обратно через калитку и встречаешь ее с другой стороны.

– У меня для тебя сюрприз, – говорит она.

– Правда?

– Да, правда.

– Ты что встала в такую рань, Дельфина?

– А я люблю рано вставать, – говорит девочка. –

И Себастьян тоже, зато мама дрыхнет все утро, а иной раз и ему не дает вставать с постели – скучища.

Она достает из кармана ломоть багета и протягивает тебе.

– Завтрак, – говорит она.

– Может, поделим пополам? – предлагаешь ты.

– Нет, это тебе – у меня есть, – говорит она и до

стает из кармана пригоршню голубики.

На Дельфине черное шерстяное двубортное пальтиш

ко, варежки и вязаная шапочка. А из-под пальто проглядывают пижамные штанишки, заправленные в резиновые сапоги. На штанишках – мультяшные лягушки.

– Так ты пришла, чтобы выпустить лягушек на волю? – Каких еще лягушек?

– У тебя на пижаме.

Дельфина осматривает свои ноги.

– Нет, эти мне еще пригодятся.

Девчушка показывает на ямки, которые она выкопала

ложкой в грязи.

– Ты любишь мышей?

– Люблю, – говоришь ты.

– А вот Себастьян не любит, поэтому я сделала им

здесь домик.

– В грязи?

– Здесь им веселей.

Дельфина наклоняется и достает из потайной норки пластмассового мышонка. Размером с твой большой палец. У него коричневая мордочка и нарисованная рубашечка со шнурочком.

– И ему тут нравится?

– Здесь его дом – дай свою руку.

Ты даешь ей руку.

– Можно я суну ее к нему в норку?

– Как хочешь.

– А не боишься?

– Нет, не боюсь.

– А мышиных какашек?

– Мышиных какашек? – переспрашиваешь ты.

– Вдруг там мышиные какашки?

– Его? – уточняешь ты, показывая на пластмассового мышонка.

– И его мышат.

– Ничего страшного, – говоришь ты.

– А Себастьян говорил, что они вредные. И мне несдобровать. Так он кричал.

– Мышиные какашки?

– Да, если до них дотронуться… они ядовитые, говорил Себастьян.

– Значит, там есть какашки?

– Дай твою руку, Ханри. Ну пожалуйста.

Она снова хватает твою руку и тянет ее в щелку, в грязи. Просовывает туда, а сама отходит.

– Нащупал?

– Кого?

– Не кого – какашки?

– Дельфина, – говоришь ты, оборачиваясь к ней, – да нет там никаких какашек.

– Никаких мышиных какашек? – удивляется она.

– Дай посмотреть на твоего мышонка, – просишь ты. Дельфина протягитвает тебе мышонка. Ты перевора

чиваешь мышонка и обнюхиваешь его брюшко.

– У таких мышек, Дельфина, не бывает какашек –

значит, нет их и в норке.

Ее лицо так и сияет.

– Может, поиграем?

– Я собираюсь пройтись.

– А куда?

– Честно сказать, не знаю.

– Хочешь голубики?

– Давай.

Она вынимает из кармана ягодку и дает тебе.

– У этих мышек даже не бывает какашек! – смеется

она. Затем достает другую ягодку и ест сама.

Ты благодаришь ее за угощение – а она вдруг мрачнеет.

И сует пальцы в рот, как будто для того, чтобы ее вырвало. Глаза у нее выпучиваются – в страхе и тревоге.

Рот то открывается, то закрывается – как будто она

поет, но при том не издает ни звука.

Ты хватаешь ее за плечи.

– Что с тобой? – тряся ее, строго спрашиваешь ты. – Дельфина! Да что с тобой?

Видно, как на шее у нее вздуваются мышцы.

А язык то вываливается изо рта, то вваливается обратно. Ты стискиваешь кулаки и со всей силой давишь ей