Затем вы едите granita di caffè[75] из пластмассовых стаканчиков.

Он заказывает пару бутылок воды. Быть трезвым ему к лицу. Его непринужденная утонченность восхищает местных. Он рассказывает, что строит библиотеку для своего факультета. И просит тебя помочь с книгами, если сможешь найти что-нибудь подходящее. Он говорит, что хочет делиться знаниями с другими. Тебе кажется, что скоро он станет отцом.

Ему хватает духу наполнять пустоту жизнью.

Ты выбираешься из прошлого.

Проблески света, чувства, мысли и представления – все это тебе предстоит открыть заново.

Нет… не открыть, а переоценить.

Отныне смысл твоей жизни заключается в переоценке всего хорошего – всего, ради чего стоит жить. Ты принимаешь жизнь с ее неизбежным концом – берешь ее словно сложенными в молитве руками.

Спокойствие твое больше не от отчаяния, а от терпения.

Твоя скорбь достойна восхищения: она утихает, как боль. Вместо нее остается только рубец.

Чтобы полюбить снова, тебе не надо избавляться от того, что с тобой было, – ты должен зачерпнуть из прошлого силу, которая будет нужна тебе, чтобы любить дальше.

Конец книги третьей

Генри Блисс наконец проснулся – поздно утром.

Открыл глаза и на мгновение растерялся, забыв, где он. Потом вспомнил – на Сицилии, в каком-то маленьком городишке.

Утро, проглядывавшее сквозь кружевные занавески над кроватью, казалось особенно ясным.

Слышно, как Джордж смеется.

А потом что-то говорит.

Собираясь одеваться, он заметил, что Джордж оставил ему сорочку с галстуком, – они висели на дверной ручке с внутренней стороны.

Генри завязал галстук скользящим узлом и посмешил в гостиную.

Джордж отложил телефон-трубку.

– Это моя жена, – сообщил он. – Есть хочешь?

Расположившись под пластмассовым зонтиком, Джордж и Генри ели гамбургеры по-сицилийски из конины, с кетчупом и майонезом, – из бургерной на колесах.

Они подробно говорили о профессоре Петерсоне и его новом турецком проекте, а после – о том, как Джордж со своей женой Кристиной собирались навестить его в Турции на Рождество.

И тут вдруг – пушечный залп. Генри аж подскочил на стуле. Джордж преспокойно жевал. Очередная свадьба, объяснил он. Летом что ни день, то свадьба. Еще один залп, раскатившийся по всему городку.

Джордж рассказал про свою собственную свадьбу. Про то, как они шествовали через рыночную площадь под звуки духового оркестра. А за ними тянулся шлейф из родственников с примыкавшими к ним походя туристами, жаждавшими полюбоваться, как проходит сицилийский национальный свадебный обряд.

У них над головой пролетели две-три птицы – в конце концов они примостились на безглавой статуе на краю площади.

Затем Джордж спросил Генри, зачем тот в самом деле приехал на Сицилию.

Генри обвел взглядом неровные терракотовые кровли.

– Даже сам не знаю. Хотел повидаться с тобой, конечно, – а что там еще, ума не приложу. Спас Дельфину от приступа удушья – и вот решил прямиком сюда. А собственно, зачем правда не знаю.

– Иногда нужно время, – заметил Джордж.

Потом он признался, что тоже любил Ребекку, только по-другому, не так, как Генри, – и понял он это только после того, как встретил Кристину.

– Раньше мне всего-навсего хотелось о ком-нибудь заботиться, а еще – чтобы точно так же заботились и обо мне, глупо?

– Нет, Джордж, ведь такого человека ты тогда так и не встретил.

Джордж улыбнулся.

– Ну вот, а сейчас встретил, и это важнее всего. Ты рад за меня?

– Просто счастлив, – ответил Генри.

– В таком случае почему бы тебе не погостить у нас с месяцок?

– Зачем?

– Затем, что, наверно, это последний раз, когда ты волен провести где-то целый месяц по собственной прихоти.

Генри благодарно кивнул. Только надо сперва позвонить родителям. Они, понятно, будут против – придется уверять их, что тебе уже стало лучше или что ты нашел себе работу.

– Джордж, так как ты познакомился со своей женой?

– Она наехала мне на ногу прямо здесь, на этой площади.

– Неужели, Джордж, ты со всеми так знакомишься? Когда на тебя наезжают.

Джордж рассмеялся.

– Это точно.

Тут к ним подошел какой-то мужчина с пластмассовой коробкой из-под еды. Он потряс ею – и Джордж бросил туда монетку. Потом пушка еще раз пальнула на весь город, и по небу разметалась несметная стая птиц – рассыпалась, подобно пригоршне семян, по гигантскому синему фарфоровому блюду.

На улице становилось многолюдно.

– Пойдем-ка в кафе, оно в самом центре города, и выпьем кофейку. Я предупредил Кристину, что мы будем там ее ждать.

Джордж встал и махнул рукой детине, протиравшему столики. Носатому, в полиэтиленовом фартуке. Носатый что-то выкрикнул и отмахнулся.

– Он обретается здесь уже не один десяток лет, – сказал Джордж. – Торгует, причем довольно бойко, а вот настоящую лавку все никак не откроет. Здесь с этим не так-то просто.

Вдалеке, на Виа Лука, играл духовой оркестр.

Генри рассмеялся.

– Тот же, что играл и у вас на свадьбе?

– Он самый, – ответил Джордж. – Здесь таких хватает – незатейливо, зато от души.

Какое-то время они шли молча, потом Джордж сказал:

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

Генри повернул голову и с любопытством взглянул на друга.

– Ты думаешь, и как только я могу здесь жить, – признался Джордж.

Генри улыбнулся.

– Да мне, в общем, все равно.

– А ты сам не смог бы здесь жить, верно?

– Нет, не смог, – сказал Генри. – И до встречи с тобой все никак не мог понять, почему.

– Да ну? – удивился Джордж.

– Потому что мне нужно нечто больше, чем любовь.

Джордж улыбнулся.