Лицо Клодин постепенно порозовело, и Марианна встала, чтобы подать ей стакан холодной воды, пока Грета останавливала кровь при помощи зажима для пуповины. Внезапно Марианна ощутила бесконечную усталость. Событий одного этого дня вполне хватило бы и на несколько лет. Богини показали ей, что жизнь и смерть могут случиться в один день и зачастую их трудно отличить друг от друга.

В кухню вбежала бригада санитаров. Наконец-то!

Марианна взяла рюмку коньяка, выпила половину, а половину протянула Грете. Та выпила остаток.

Марианна посмотрела на Лотара и перевела взгляд на Янна. Оба они стояли с таким видом, словно чего-то от нее ждут.

Янн первым вышел из оцепенения, надел куртку поверх майки, нежно поцеловал Марианну в лоб и прошептал: «Je t’aime».

Лотар снял галстук, расстегнул воротник рубашки и спросил:

— Мне уйти? И больше не возвращаться?

— Как будто именно сейчас это важно! — проворчала Грета так тихо, что почти никто ее не слышал.

— Лотар, иди лучше спать, — утомленно произнесла Марианна.

— Я тебя больше не узнаю, — откликнулся Лотар.

«Я тоже себя не узнаю», — подумала она.

— Но хотел бы понять, кто ты, — сказал он тихо. Умоляюще. Когда Марианна не ответила, он бережно погладил ее по щеке и ушел.

— Интересно, кто такой Виктор, — помолчав, промолвила Марианна.

Услышав это имя, Клодин испуганно привстала. Марианна различила в ее взгляде немую мольбу и замолчала.

Оказав Клодин помощь, врач подошел к Марианне и пожал ей руку:

— Bon travail, madame[157].

Потом он извлек лист бумаги и стал вносить в графы все данные: дату и место рождения, имена присутствующих. Отец?

— Неизвестен, — твердо сказала Марианна.

Врач обернулся к Клодин:

— Это правда?

Та кивнула с широко открытыми глазами.

— Вы уже выбрали имя, мадемуазель?

— Анна-Мари, — прошептала Клодин и улыбнулась Марианне.

Камешек Сидони покоился между тяжелых грудей Клодин, возле самого личика девочки. Этот камень был первым, что увидела Анна-Мари, когда распахнула глаза.

У каменного парапета в Розбра по-прежнему стояла молодая женщина.

Она ощущала свое одиночество остро, но без всякой грусти. Лорин осознала, что никогда не будет трагически одинокой, пока сможет сделать хотя бы шаг. Однако она оставила этот шаг про запас, еще не зная, к кому она его сделает. Пусть жизнь принимает решения за нее, она не отберет у нее способность ходить.

Когда Падриг подъехал к ней на «пежо», она все еще глядела в сторону Кердрюка. Падриг посадил ее в машину и отвез туда, где ее ожидали неподаренные цветы и непрочитанные письма.

Гроза родила сияюще-яркий день.

Проспав всего несколько часов, подойдя к окну и впустив в комнату лучи августовского солнца, Марианна увидела, как внизу, на молу, Женевьев, Ален, Жанреми и несколько монахинь устилают длинный стол белыми скатертями. Женевьев и Ален поддразнивали друг друга, как дети за игрой, и то и дело прикасались друг к другу, словно желая удостовериться, что это все не сон.

Из гостиницы вышли оставшиеся в ней на ночь участники вчерашнего праздника, чтобы сесть за огромный, накрытый к завтраку стол.

В пышных древесных кронах распевали птицы, легкий бриз приносил запах моря, на сверкающей глади Авена покачивались белые лодки. Отец Баллак вышел из кухни с целой охапкой багетов. На террасе под красной маркизой сидели, спасаясь от утреннего солнца, Эмиль и Паскаль Гуашон; они держались за руки, а у ног их устроились Мадам Помпадур и Мерлина. Рядом сидел Поль; он как раз обмакивал в красное вино круассан и подносил его к губам Розенн. На «Гвен II», подплывавшей к причалу со стороны моря, Марианна узнала Симона, а рядом с ним — женщину в кокетливо сдвинутой набок матросской шапочке и полосатой тельняшке: Грету. На сиденье «веспы» грелся Макс.

Не было Янна.

Не было Сидони. «И никогда больше не будет».

Марианна прижала руки к глазам. Остальные этого еще не знали. Еще не знали, что Сидони никогда больше не придет в понедельничный клуб пенсионеров в Кердрюке.

Отняв руки от лица, Марианна увидела, что ей машет Женевьев, другой рукой обвившая Алена, который, в свою очередь, крепко прижимал к себе подругу.

Женевьев указала ей место посреди длинного стола; все остальные к этому времени уже расселись. Монахини. Кердрюкские пенсионеры. Влюбленный повар. Грета. Туристы, которые обнаружили, что больше не представляют себе каникул без этой гавани. Не хватало только самой красивой девушки в деревне, Янна и парикмахерши Мариклод. Женевьев снова поманила ее, призывая спуститься.

«Неужели это мое место?»

Она обвела взглядом всех этих чудесных людей.

Кто-то постучал в дверь. Вошел Лотар и стал за ее спиной.

— Марианна… — начал он. — Я… хочу попросить у тебя прощения. Пожалуйста, дай мне еще один шанс. Или… ты хочешь остаться здесь?

Марианна посмотрела вниз, на набережную. Ей не подобало быть среди этих необычайных, дружелюбных людей, — не место ей здесь. Не Марианне Ланц, в замужестве Мессман, из Целле. Не той женщине, что читала выуженные из мусорных контейнеров журналы и ела просроченные продукты. Не той женщине, которая ничего не добилась в жизни. Лишь создавала видимость.

Она только вообразила, что она — что-то особенное; но она за шестьдесят последних лет ничуть не изменилась.

Лотар был ее жизнью. И, приехав сюда, напомнил ей, кто она такая, откуда и какой останется, как бы ярко она ни красилась и ни кокетничала напропалую на сценах. Все, что она здесь пережила, было видимостью, притворством.

Она вырвала у судьбы немного счастья; больше ей не было отмерено. Ей не подобало жить на этой земле, любить человека с глазами как море, занимать место среди этих чудесных людей, которые во всем, во всем ее превосходили.

— Спускайтесь! А то мы, пока вас ждем, умрем от голода! — крикнул Ален.

Марианна медленно причесалась, надела белое платье, пополоскала рот и пощипала себя за щеки, вместо того чтобы подкрасить губы и наложить румяна, как обычно делала в последние недели.

Незнакомка, из зеркала взглянувшая на нее, не улыбалась. Она былая седая, с пустыми глазами.

— Я — это не ты. А ты умерла, — сказала Марианна.

«Я жила ровно столько, сколько тебе хотелось», — словно говорила ей незнакомка, которую она приняла за себя саму.

За ее спиной возник Лотар и сказал, глядя прямо в зеркало, прямо ей в глаза: