Проходя мимо высоких, широких окон его мастерской, она подумала, что так и не увидела картины, на которых он ее запечатлел.

Она глубоко вздохнула. А точно ли надо было уходить?

Войдя в переднюю, которая вела в большое, светлое помещение мастерской, Марианна услышала рыдания. Когда она вошла, ни Янн, ни Мариклод ее не заметили. Стареющая парикмахерша рыдала, а Янн крепко прижимал ее к себе. Перед картиной, изображавшей силуэт обнаженной женщины. Прекрасной обнаженной женщины.

Но потом рыдания Мариклод превратились в смех; оказывается, все это время она не рыдала, а смеялась. Она обняла Янна и покрыла его лицо быстрыми поцелуями.

«Это они над тобой смеются. Над тем, какая ты идиотка».

Марианна бросилась бежать; отныне вопрос, правильно она поступила или нет, не будет ее мучить.

— Ну что? — спросил Лотар, когда она, тяжело дыша, едва сдерживая слезы, опустилась рядом с ним на сиденье. — Как он это принял?

— Как мужчина, — прохрипела Марианна.

— Удивительно, — произнес Лотар. — Знаешь, когда ты ушла и случилось это… с Симоной, мы с ним поговорили… Он так тобой восторгался, что я временами думал: «О ком это он?» Женщину, которую он в тебе видел, я бы никогда не отпустил.

— Ее звали не Симона, а Сидони, и с ней не «что-то случилось» — она умерла. Умерла.

— Конечно. Извини.

Лотар помолчал.

— Хочешь, останемся на пару дней в Париже? — предложил он. — Но только если ты обещаешь больше не убегать, — добавил он полушутливо-полуозабоченно.

Когда под окнами мастерской затормозила машина, Мариклод выпустила Янна из объятий. Она хохотала, рассказывая ему, как шла-шла, увидела свое отражение в витрине и себя не узнала. Подумала: «Ну и страшная корова» — и только потом до нее дошло, что это она сама.

Клодин только что в красках описала матери, как рожала в «Ар Мор» и чуть не потеряла ребенка. А еще сказала, что забеременела от Виктора. Он был женат. Клодин решила ничего не говорить ему о ребенке. Если он ее любит, то пусть выберет ее, потому что ему так хочется, а не потому, что чувствует перед ней обязательства.

И так Мариклод стала бабушкой и сразу же кинулась к Янну, чтобы уговорить его поехать с ней в Кердрюк, где она смогла бы поблагодарить Марианну.

— Какие прекрасные картины. Марианна их уже видела?

Он покачал головой.

Марианне казалось, что она шаг за шагом по своим же собственным следам возвращается в прошлое; это чувство не покидало ее с тех пор, как они с Лотаром в Кемпере сели в скорый поезд «Тэ-Жэ-Вэ», следующий из Бреста, проехали Оре и понеслись дальше в сторону Парижа.

Она изменилась и все же осталась прежней. Маленькой Анни, которая пережила величайшее приключение в своей жизни. По крайней мере, это доказала ей вылазка в иной мир: ее место — именно то, какое она и занимала сорок с лишним лет. У нее нет права на новую жизнь, все это были иллюзии.

— Мы как раз проезжаем мимо Броселианда, — начала Марианна, указывая на тень леса на горизонте. — Это лес наших мечтаний, там погребен великий волшебник Мерлин.

— Не было никакого Мерлина, — проворчал Лотар, перелистывая журнал «Автомотоспорт».

— Это кто сказал?

— Здравый смысл.

Марианна замолчала, вспоминая, как стояла возле источника у гробницы Мерлина, у камней, окружающих его темницу, темницу любви. В щелях виднелись бесчисленные записки с просьбами и мольбами, которые оставили там люди, в таком случае, лишенные здравого смысла. И Марианна была одной из них; она написала: «Хочу любить и быть любимой».

— Тебе вообще интересно, что я делала в Кердрюке? — спросила она у Лотара.

Он пожал плечами.

— Водила «ягуар» и «веспу», готовила омара, кормила собак и кошек с фарфоровых тарелок эпохи Мин, спасла монахиню, позировала художнику, играла у моря на аккордеоне и несколько раз пыталась покончить с собой.

Лотар изумленно посмотрел на нее:

— Где же ты и когда всему этому научилась?

— Ты мне не веришь?

Он какое-то время глядел на нее, а потом вновь перевел глаза на журнал.

— Нет, почему, верю.

— Лотар!

— Что?

— Ты знаешь, что такое клитор?

Его лицо побагровело от смущения.

— Умоляю, перестань!

— Выходит, знаешь?

Он сухо кивнул и оглянулся, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

— А на мой, значит, тебе было наплевать?

— Твой любовник, наверное, был лучше меня.

— Мне что, напомнить тебе о Сибилле?

— Мы о ней уже говорили. Это все в прошлом.

— Мы о ней и пяти минут не проговорили, а потом ты потребовал, чтобы я никогда больше об этом не упоминала.

— Я же сказал, потому что это дело прошлое! Мне нужна была только ты.

— Мы должны начать по-настоящему разговаривать друг с другом, Лотар. По-настоящему.

— Разговорами можно что угодно испортить. Время лечит раны, ничего лучше не бывает.

— Времени у нас осталось немного, Лотар. Может быть, лет двадцать, если повезет.

— Вечно ты все драматизируешь!

Марианна глубоко вдохнула и выдохнула.

— Забудь про клитор. Я только скажу тебе, чего я еще хочу. Хочу устроиться на работу. Хочу, чтобы у меня была собственная комната. Хочу играть на аккордеоне.

— Так в чем проблема? На здоровье, пожалуйста.

— Ты сам всегда видел в этом проблему!

— Это только ты напридумала!

Марианна замерла от удивления. А что, если это правда? Что, если память рисует ей мужа куда более мрачными красками, чем он того заслуживает? Вдруг она и правда навоображала невесть чего, чтобы появился повод его возненавидеть? Она нерешительно посмотрела в окно: вот уже час, как они проехали Ренн. Вскоре они прибудут на вокзал Монпарнас.

— Скажи мне что-нибудь приятное, — попросила она.

Он неохотно закрыл журнал.

— Марианна! Я приехал во Францию, чтобы попросить тебя вернуться домой и снова выйти за меня! Разве то, что я по-прежнему хочу жить с тобой, не приятная новость? Что мне еще сделать?

«Быть романтичным. Нежным. Ласковым. Участливым. Радоваться, когда меня видишь! Смотреть на меня так, как будто я для тебя — самый важный человек на свете. Желать меня. Хотеть. Уважать. Ценить. Верить мне. Поддерживать меня. Перестать читать этот идиотский журнал, когда я прошу со мной поговорить!»

— Я люблю тебя, — произнес Лотар. — Ты это хотела услышать?