предупреждающем аспектах. Многие претензии на подобный успех сложно оценить. В качестве примера успешного «сдерживания» можно привести такой факт: в выборке Баркера – Литтла около 65 % парней заявили, что больше не будут участвовать в таких делах, указывая в качестве причины наказание и страх еще больших неприятностей. Большинство, впрочем, считало, что наказание оказывает сдерживающие влияние только на них лично, и даже личное сдерживание ограничивается тем, что каждое происшествие имело тенденцию привлекать толпы из определенных географических районов; только четверо из маргитской группы были в Клактоне. Их приятелей не отпугнуло, что друзья были наказаны: они либо сочли это шуткой, либо, в худшем случае, подумали, что попасться копам было ошибкой.

В качестве примера «предупреждения» можно привести Клактон на Пасху 1965 года: в ответ на местное давление и чтобы избежать повторения инцидентов прошлого года, полиция приняла тщательно продуманные меры предосторожности, включая использование раций и умышленно усложняя движение для всех, кто пытался въехать в город на мотороллере. Арестов почти не было, и утверждалось, что демонстрация силы сработала. На самом деле, в Клактоне в 1964-м инцидент был достаточно изолированным, Маргит и курорты на южном побережье пользовались у модов гораздо большей популярностью. Тем немногим модам, которые собирались поехать в Клактон на Пасху 1965 года, вероятно, помешала погода – во всяком случае, она была хуже, чем в прошлом году. Так что на эти претензии об успешном «сдерживании» и «предупреждении» можно ответить, что свидетельства в лучшем случае неоднозначны.

В последней главе общие последствия этих дополнений будут соотнесены с вопросом о деамплификации и о том, как останавливается рост моральных паник и социальных типов.

Итак, можно считать, что социетальная реакция повлияла на природу, степень и развитие девиантного поведения во время фазы воздействия следующим образом.

1. Социетальная реакция в целом и описание в частности:

(а) укрепили и усилили предрасположенность к ожиданию неприятностей: «что-то произойдет»;

(b) предоставили содержание для слухов и процесса толчеи, структурируя «нечто» в потенциальную или действительную девиатность, – подобные слухи и образы способствуют девиантному поведению за счет сплочения толпы и валидации ее настроений и действий;

(c) создали набор культурно идентифицируемых символов, которые дополнительно струкрурировали ситуацию и легитимировали действия.

2. Присутствие публики воодушевило девиантов и способствовало эскалации насилия.

3. СМИ в целом:

(a) работали на освещение событий;

(b) привели к прямому поиску паблисити;

(c) создали триггерный эффект, или эффект заражения, в результате чего распространилось враждебное верование, а участники мобилизовались для активных действий;

(d) предоставили содержание для девиантного ролевого поведения путем передачи стереотипных ожиданий того, как должны действовать лица в конкретных девиантных ролях;

(e) вместе с коммерческой эксплуатацией усилили разрыв между модами и рокерами и придали группам большую организованность и общее кредо, которых не было изначально;

(f) вместе с идеологической эксплуатацией еще больше усилили противопоставление девиантов и общества.

4. Агенты контроля:

(a) «создали» девиантность, применяя ситуационную логику в правоприменении;

(b) так как контроль был беспорядочным, неэффективным, основанным на ложных атрибуциях и чрезмерно драматизированным – или воспринимался таким, он повторял последствия, указанные в 3(e) и 3(f), тем самым превращая аморфную толпу в более сплоченную, враждебно настроенную и обособленную общность.

Глава 6

Контексты и бэкграунды: молодежь шестидесятых

Разобраться в причинах социетальной реакции на ту или иную форму девиантности или социальной проблемы не легче, чем понять, почему девиантное поведение или состояние вообще существует. В этой заключительной главе я хотел бы выдвинуть некоторые причины реакции на феномен модов и рокеров и поместить их в конкретный исторический и культурный контекст, в котором развивался этот феномен. Ключевой вопрос, который следует задать, это не простой трансакционный вопрос о том, почему такое поведение вообще считалось девиантным (ответ на него вполне очевиден), но почему конкретно в то время реакция приняла данную форму и интенсивность. Что именно вызвало реакцию культуры контроля, замечания магистратов Маргита, негодование таких людей, как Блейк или редактор брайтонской газеты, описавший инциденты как «не имеющие аналогов в истории Англии»?

Модели, подобные модели амплификации девиантности, неполны, если их не поместить в контекст этих вопросов. До сих пор, используя ряд смешанных метафор, мы рассматривали объекты моральной паники как пятна Роршаха, народных дьяволов, актеров на сцене, как картинки, мелькающие на экране. В конце концов, обществу они виделись именно такими: обработанные картинки. Но как образы, так и реакция на них созданы обществом, и – не делая никаких метафизических предположений об «истинной» реальности – мы должны найти реальные социальные контексты этого создания. СМИ можно обвинить в том, что, затрагивая такую область, как девиантность, социальные проблемы или политика, они не предоставляют никаких альтернативных парадигм объяснения. Дело не только в предвзятости, ненадежности или недобросовестности, но в использовании стереотипных моделей подачи и парадигм типа «новостное событие», которые фактически отказывают потребителю в серьезном подходе к лежащей в основе события социальной подоплеке.

Эта однобокость характерна не только для массмедиа, но и для некоторых социологических теорий девиантности. Достаточно распространенная критика трансакционных теорий состоит в том, что они умаляют значение изначальных причин поведения, вызывающего реакцию, тем самым создавая асимметричную картину трансакции. Моя критика заключается в том, что часто без объяснения остается сама реакция. Такие модели, как амплификация девиантности, достаточно хорошо описывают, как работает механизм (эффекты обратной связи и снежного кома во время последовательности реакций), но недостаточно объясняют, почему происходит первоначальная реакция, и еще хуже – почему заканчивается сама последовательность. Для решения этих вопросов мы должны выйти за пределы театра и механизма.

Возникновение модов и рокеров

Двойная тема – финансовый достаток (на первом месте) и молодость – доминировала в большинстве исследований социальных изменений в Великобритании после Второй мировой войны. В популярной риторике они появились под слоганом Макмиллана «Так хорошо, как никогда раньше», в социологической версии – под видом дебатов об обуржуазивании. Любой анализ, например, как СМИ пытались интерпретировать и осмыслить происходящее с политической точки зрения, должен был включать тему изменения стиля жизни после наступления «достатка». В частности, следовало сфокусироваться на мифе о бесклассовой подростковой культуре и его распространении в СМИ. Молодежь – даже если она была трудной и проблемной (особенно в этом случае) – изначально была высшим, самым гламурным, самым заслуживающим внимания проявлением мотива достатка. Не случайно в важном исследовании популярной прессы в 1935–1965 годы тема молодежи используется как метафора социальных изменений[248].

До войны основной покупательской способностью обладали люди старше 20 лет. Ни одна возрастная группа не пыталась сознательно отделиться от господствующей культуры в стиле одежды или приверженности к той