Лещиц оторвал взгляд от окна, встал и, молча попрощавшись с компанией, направился в правое крыло вагона.

Здесь было немного тише. Опущенные абажуры на лампах рассеивали темно-розовый, пылкий, полный таинственности свет.

Утомленный, он забрался в самый темный угол, тяжело опустившись на какую-то кушетку. Чувствовал себя сонным и словно чем-то разочарованным.

Неподалеку за круглым столиком под окном сидели двое молодых красивых людей — вероятно, какие-то молодожены в брачном путешествии. До него долетали фрагменты приглушенной беседы, обрывки фраз, осколки слов. Говорили на языке рыцарской Кастилии. Лещиц знал этот язык и безмерно любил его. Ежесекундно в его чувствительное нервное ухо ударяли звуки, крепкие, словно да¬

- 253 -

масская сталь, сладкие и в то же время ласковые, словно прикосновение бутона розы.

— Elegida de mi corazon! — страстно шептал мужчина. — Dulcissima Dolores mia!*

— Querido amigo mio! Mi noble, mi carissimo esposo!** — отвечала сеньора, склоняя прекрасную темноволосую голову на его плечо.

И вновь они некоторое время ехали молча, опьяненные вином любви, влюбленные друг в друга до безумия. В какой-то миг она судорожно ухватила его за руку и, показывая на серебрящуюся за окном ширь волн, заговорила изменившимся голосом:

— Дорогой мой! Как прекрасно было бы сейчас, в этот божественный момент, который уже никогда к нам не вернется, сгинуть вместе там, в этих так соблазнительно блестящих течениях.

Мужчина вздрогнул и внимательно взглянул на нее.

— Ты права, — ответил он через мгновение, будто сквозь сон. — Такое пышное серебристое ложе... — повторил уже более уверенно. — Разве мы не достигли зенита счастья? Нам больше нечего ожидать от жизни.

И снова ненадолго замолчали, всматриваясь, как загипнотизированные, в сияющее море.

Через минуту он, не отводя глаз от захватывающей картины, сказал уже ровно, спокойно, почти холодно:

— А ведь нас разделяет не такое уж большое расстояние. Достаточно было бы всего лишь небольшого, в несколько метров, отклонения трассы вправо, один рывок, один упругий прыжок — и поезд по великолепной дуге параболы сошел бы с рельсов в пучину... Ты задрожала, Долорес? Ну, нет, нет. Успокойся!

И, прислонившись своим виском к ее виску, шептал слова утешения и успокоения.

Лещиц поднял отяжелевшие веки и встретил взгляд чьих-то темных глаз, неистово блестевших в полумраке.

____________

* Избранница моего сердца!.. Моя сладкая Долорес! (исп.)

** Мой любимый друг! Мой благородный, бесценный человек! (исп.)

- 254 -

Стряхнул остатки сонливости и взглянул внимательнее. Ему ответила мягкая, немного затуманенная задумчивостью улыбка незнакомого товарища по путешествию в фантастическом наряде индийского махатмы.

— Аменти Ришивирада, — представился мыслитель с берегов Ганга, — толкователь тайного знания и служитель великого Будды из Мадраса.

И протянул ему руку из-под складок одежды восточных йогов, ниспадающей до самого пола.

Знакомство состоялось.

— Эти молодожены из Кастилии, — начал разговор индус, — поведали о себе великую правду. Они в самом деле уже достигли самой высшей, доступной для них точки на жизненном пути и больше ничего не могут ожидать от будущего. Ибо и сами они больше ничего не привнесут в жизнь и не поднимутся выше. Они полностью выразили себя в своей любви. Поэтому они должны сгинуть и самоустраниться с лица земли, как те, кто уже ничего не способен пожелать.

В этот момент за окнами молниеносно промелькнули ярко освещенные строения и объекты какой-то крупной станции; на секунду вглубь вагона ворвался сноп зеленого света, направленный в пространство прожектором с какой-то башни, хлынул поток огней вокзальных фонарей. Поезд проходил через Монако.

Махатма, пренебрежительно улыбаясь, показал рукой на уже исчезающий во мраке ночи город:

— Вот расцвет европейской цивилизации и прогресса.

— Слишком однобокое суждение, махатма, — возразил Лещиц. — В Европе тоже существуют прекрасные, возвышенные духом вещи, радующие душу.

— Знаю, — лаконично ответил Ришивирада. — Однако преобладает то, что предназначено для тела и его потребностей. А по тому, что в нем на самом деле преобладает, мы ведь и оцениваем его характер, не так, мой друг из Лехистана*?

— Ну... Да.

____________

* Лехистан — название Польши в некоторых восточных языках, образованное от исторического этнонима «ляхи».

- 255 -

Индус несколько раз погладил свою длинную молочно-белую бороду, которая почти достигала пояса, и продолжал говорить, заняв место напротив:

— Эти господа за столом, ваши ученые товарищи из Европы, вполне довольны Землей и состоянием человечества. Я слышал все, о чем вы беседовали минуту назад.

— Ну, не все, — поправил его Лещиц. — Не все мы так гордимся нашей современной цивилизацией.

— Знаю. Например, вы и тот молодой итальянец.

— Нас больше.

— Возможно. Было бы обидно, если бы было иначе. Странное дело, как часто европейская наука будто бы приближается к нам, детям Великой Тайны, и все-таки как же она до сих пор от нас далека. Профессор Пембертон верно предвидит приближение скорой катастрофы. И мы тоже прозреваем ее, однако она не представляется нам в столь отчаянно-мрачных красках, как сторонникам его взглядов. Ибо пусть даже Земля и погибнет, но не исчезнет ее бессмертный дух, который возродится через века и вновь облачится в плоть.

— А индивидуальность ее обитателей?

— Она также останется нетронутой. Ибо Вселенная вечна и происходит из Духа, однако лишь периодически становится доступной взору. Поэтому время от времени волна жизни накрывает нашу планету, прокатывается по ней на протяжении каких-то трехсот миллионов лет и, выполнив свою задачу, переходит к другой планете. И тогда, в ходе движения жизнетворной волны, которая называется манвантара*, возникают и гибнут человеческие расы, число которым семь. А когда Земля и ее население заканчивают свое развитие в течение одного оборота, наступает период отдыха и передышки, так называемая ночь Земли, пралайя**, продолжительность которой равна времени манвантары.

____________

* Манвантара (санскр.) — мера времени в индуизме: период обращения космической волны, которая порождает жизнь на Земле.

** Пралайя (санскр.) — ночь Земли, период отдыха, когда замирает все живое.

- 256 -

— И когда же человечество достигнет своей наивысшей точки развития?

— В конце седьмого оборота. Тогда Дух его освободится от нового воплощения и упокоится в лоне Предвечного. Согласно расчетам посвященных в тайну, сейчас мы находимся на исходе четвертого оборота.

— То есть, иначе говоря, конец Земли уже близок?

— По сравнению с вечностью — да. Однако если мерить время продолжительностью средней человеческой жизни, то до четвертой пралайи еще далеко. В любом случае у нас впереди есть еще