Подъезжая к клинике, я расслышала сквозь стук лошадиных копыт скрежет железа и, обернувшись, увидела, как двое мужчин запирают за нами тяжелые ворота. В душе моей тут же шевельнулась тревога, но я отогнала ее прочь, напомнив себе, что здесь, за этими стенами, моему мужу вернут здоровье. К тому же я наконец узнаю, что случилось с моей лучшей подругой, а если судьба будет ко мне благосклонна, избавлюсь от странных видений, не дающих мне покоя. О, тогда я и думать не думала, какого рода открытия меня ожидают.

Джонатан с готовностью принял мое предложение посетить психиатрическую клинику.

— Такая женщина, как ты, Мина, заслуживает здорового и сильного мужа, — заявил он. — И я готов на все, чтобы стать именно таким. Кроме того, новые теории о природе бессознательного давно меня интересовали. Так что я только рад возможности познакомиться со специалистами, которые просветят мое невежество по этой части.

Оказавшись перед массивной резной дверью, мы позвонили в колокольчик, и через несколько минут нам открыла женщина лет сорока, в накрахмаленном голубом фартуке и чепце. Она сообщила, что зовут ее миссис Снид. Держалась она приветливо, но ее манера как-то криво улыбаться, а также смотреть мимо собеседника показалась мне несколько странной. Стены в просторном холле были обшиты темными деревянными панелями и сплошь увешаны портретами каких-то пожилых джентльменов, которые смотрели на нас не слишком доброжелательно. При всей своей элегантности обстановка, сама не знаю почему, произвела на меня довольно гнетущее впечатление.

— Обед будет подан в семь, — сообщила миссис Снид. — Вы хотите выпить чаю в гостиной или предпочитаете, чтобы я сразу проводила вас в ваши комнаты?

Мы выразили желание выпить чаю. Миссис Снид проводила нас в гостиную с высокими стрельчатыми окнами, сквозь которые проникал тусклый вечерний свет. Мы уселись на старинные высокие стулья с витыми ножками и прямыми жесткими спинками, и молодая горничная в таком же голубом фартуке, как и миссис Снид, подала нам превосходный чай со свежими сливками и имбирным печеньем. Другая служанка разожгла огонь в камине и засветила лампу, так что у нас появилась возможность как следует разглядеть комнату.

Вся мебель здесь была старинная, диваны и кресла обиты парчой и бархатом. В углу поблескивал старинный рояль с гнутыми ножками, похожими на лапы какого-то мифического чудовища. На рояле стоял высокий канделябр, переживший не одно столетие. Однако, присмотревшись получше, я заметила, что обивка на мебели во многих местах потерлась, а сиденья диванов провисают.

— Все здесь совсем не так, как я ожидал, — заметил Джонатан, откинувшись на спинку стула. — Я чувствую себя скорее гостем, чем пациентом.

— Да, трудно поверить, что мы в психиатрической лечебнице, — согласилась я.

Но, в отличие от Джонатана, я ощущала, что разительное несоответствие между внешним обликом и предназначением заведения, в котором мы оказались, внушает мне беспокойство.

Спальня, в которую проводила нас миссис Снид, не уступала гостиной великолепием обстановки. Резной деревянный потолок поддерживали фигуры средневековых монахов в сутанах с капюшонами, и у меня вновь возникло чувство, что за мной наблюдают. Нижнюю часть стен покрывали деревянные панели, верхнюю — выцветшие гобелены, изображавшие сцены охоты. Пышный парчовый балдахин кровати поддерживали четыре витых столбика, тяжелое бархатное покрывало ниспадало до самого пола.

Опустившись на кровать, я поразилась ее мягкости. Может быть, на этом королевском ложе у Джонатана возникнет наконец желание сделать наш брак действительным, пронеслось у меня в голове. Однако, судя по поведению моего супруга, он был далек от подобных мыслей. Джонатан спокойно снял сюртук, вымыл лицо и руки, устроился в глубоком кресле и, взяв со столика какую-то старинную книгу, всецело погрузился в чтение.

Без четверти семь миссис Снид постучала в нашу дверь и напомнила, что обед подан. Вслед за ней мы прошли в столовую, залитую светом свечей. Потолки здесь были такими высокими, что я невольно почувствовала себя лилипуткой. Через несколько минут к нам присоединились Джон Сивард и осанистый пожилой господин с растрепанной седой бородой, закрывавшей половину груди. Над темными его глазами кустились мохнатые седые брови. Измятый его костюм, несомненно, был сшит у хорошего портного, но, скорее всего, это событие произошло еще в прошлом десятилетии. Он поклонился со старомодной учтивостью и поцеловал мою руку. Затем сжал руку Джонатана и долго не выпускал ее.

— Герр Харкер, рад вас приветствовать, — пробормотал он. — Думаю, наше знакомство будет полезным для нас обоих.

При этом он не сводил с Джонатана изучающего взгляда, словно тот был инфузорией под стеклом микроскопа. Доктор Сивард положил конец затянувшемуся приветствию, сказав своему коллеге:

— Доктор фон Хельсингер, вы уже поздоровались с другими нашими гостями?

Итак, перед нами было светило современной психиатрии собственной персоной. Про себя я отметила, что нечесаная борода, измятая одежда и хищный взгляд делают доктора похожим скорее на одного из пациентов клиники, чем на ее главного врача. О том, что передо мной человек науки, свидетельствовал лишь монокль на тусклой серебряной цепочке. Глаза у доктора были до такой степени выпученными, что казалось, они вот-вот выскочат из глазниц и покатятся по полу.

В столовой собрались человек пятнадцать, как вскоре выяснилось, в большинстве своем они жили по соседству с клиникой.

— Заведению вроде нашего следует поддерживать добрые отношения с соседями, — прошептал мне на ухо доктор Сивард, когда гости усаживались за стол.

Две горничные в голубых фартуках разливали вино, непринужденный застольный разговор вертелся в основном вокруг политических событий местного значения. Джонатан, попробовав вино, заявил, что в жизни не пил такого превосходного кларета. Когда подали черепаховый суп, я заметила, что фон Хельсингер внимательно изучил содержимое своей тарелки, наставив на нее монокль, и лишь после этого поднес ко рту первую ложку. Суп показался мне восхитительным, и я поделилась своим восторгом с доктором Сивардом, который сидел со мной рядом.

— Рецепт этого супа подарила нам одна из бывших пациенток, — сообщил он. — Она была в дружеских отношениях с лордом-мэром, и подобный суп готовили на его кухне. Кстати, для того, чтобы должным образом подготовить черепаховое мясо, поварам приходится немало повозиться. На это уходит не меньше двух дней.

Теперь, когда рядом не было Артура Холмвуда, вынуждавшего своего друга держаться в тени, Сивард переменился до неузнаваемости. Он более не выглядел ни печальным, ни подавленным, даже веки его не казались такими тяжелыми. Здесь, в своей родной стихии, он чувствовал себя как рыба в воде.

— И что, среди пациентов существует обычай дарить вам свои кулинарные рецепты, доктор Сивард? — осведомилась я.

— Нет, о таком обычае говорить не приходится, — улыбнулся он. — То был совсем особый случай. Пациентка, о которой идет речь, прежде чем попасть к нам, в течение долгого времени пренебрегала всеми домашними обязанностями. Она не только никогда не заходила на кухню, но не давала себе труда даже заказывать обед. Иными словами, она и слышать не желала ни о каких хозяйственных проблемах. Воспитание детей она полностью доверила гувернанткам, а сама целыми днями читала книги и писала письма выдающимся деятелям либеральной партии. Она, видите ли, являлась горячей приверженкой идеи либерализма.