1970-х, когда биологи уже начали расшифровывать механизм, с помощью которого гены обеспечивают поразительную сложность устройства и работы организмов, перед ними возник неизбежный вопрос о намеренном манипулировании генами живых существ. В апреле 1971 года Национальные институты здоровья (США) организовали конференцию, призванную установить возможность внесения целенаправленных генетических измений в ближайшем будущем. Провокационно названная «Перспективы проектируемых генетических изменений», конференция должна была проинформировать общественность о возможности манипуляций с генами в организме человека и оценить социальные и политические последствия применения таких технологий. Участники встречи уверенно сошлись на том, что в 1971 году человечество не располагает методами манипулирования генами даже в простых организмах, однако их разработка – лишь вопрос времени. «Это не научная фантастика, – заявил один генетик. – Научная фантастика – это когда вы <…> ничего не можете сделать на практике. <…> Теперь мы вполне можем представить, что не через сто лет, не через двадцать пять, а в пределах, вероятно, ближайших пяти – десяти лет некоторые врожденные нарушения <…> будем контролировать или излечивать введением недостающего гена – и нам предстоит проделать уйму работы, чтобы подготовить общество к такого рода изменениям».

Появись такие технологии, их значение было бы колоссальным: «человеческий рецепт» можно было бы переписывать. Один из участников встречи отметил, что генетические мутации отбираются тысячелетиями, в то время как культурным для введения и отбора хватает всего нескольких лет. Способность внедрять «проектируемые генетические изменения» в организмы людей может придать генетическим изменениям темпы культурных. Можно было бы искоренить часть человеческих болезней, навсегда изменить личные и семейные истории – эта технология трансформировала бы наши представления о наследственности, идентичности, болезни и будущем. Гордон Томкинс, биолог из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, заметил: «Итак, впервые большие количества людей задались вопросом, что же они делают».

Воспоминание. 1978 или 1979 год, мне то ли восемь, то ли девять. Отец только что вернулся из командировки. Его сумки всё еще в машине, а стакан с ледяной водой потеет на обеденном столе. В Дели один из тех знойных дней, когда кажется, что потолочные вентиляторы лишь усугубляют ситуацию, гоняя жар по комнате. Два соседа дожидаются отца в гостиной. Воздух, кажется, искрит от тревоги, но я не могу понять причину.

Наконец отец входит в комнату, и мужчины несколько минут беседуют с ним. Я чувствую, что разговор этот не из приятных. Их голоса повышаются, слова звучат отчетливее, и я могу уже в общих чертах различать большинство фраз, даже сидя за бетонной стеной, в соседней комнате, где собирался делать уроки.

Джагу занял деньги у них обоих – суммы небольшие, но достаточные, чтобы привести этих людей в наш дом требовать возврата. Одному из них он сказал, что деньги нужны ему на лекарства (хотя ему ничего никогда не выписывали), другому – что ему нужно купить билет до Калькутты, чтобы навестить братьев (но такой поездки никто не планировал, да и путешествовать в одиночку Джагу был не в состоянии). «Вам бы научиться контролировать его», – укоризненно говорит один из мужчин.

Отец слушает молча, спокойно – но я чувствую, как в нем разбухает горячий нарыв гнева, обволакивающий горло желчью. Он идет к стальному шкафчику для хранения семейной наличности и дает этим двоим банкноты, стараясь не пересчитывать. Он может сэкономить несколько лишних рупий, сдачи не надо.

К моменту ухода мужчин я уже знаю, что в доме произойдет перебранка с синяками. С инстинктивной уверенностью диких животных, бегущих в гору перед цунами, наша кухарка выскакивает из кухни, чтобы позвать бабушку. Напряженность между отцом и Джагу с некоторых пор нарастала: поведение Джагу в кругу семьи в последние недели стало особенно разрушительным. Этот эпизод, похоже, оказался последней каплей, вынудившей отца перейти некую черту. Его лицо пылает от конфуза. Хрупкая лакировка классовой принадлежности и нормальности, которую он с таким трудом наносил слой за слоем, растрескивается в одночасье, выпуская наружу тайную жизнь его семьи. Теперь соседи знают о сумасшествии Джагу, о его конфабуляциях. Мой отец опозорен в их глазах: он низкий, никчемный, бессердечный глупец, неспособный контролировать своего брата. Или того хуже: он осквернен психической болезнью, которая преследует членов его семьи из поколения в поколение.

Он направляется в комнату Джагу и стаскивает его с кровати. Джагу взвывает, и вой этот полон отчаяния, как у ребенка, которого наказывают за проступок, не доступный его пониманию. Отец пышет гневом и по-настоящему опасен. Он толкает брата через всю комнату. Для отца это немыслимое проявление жестокости, он никогда родных и пальцем не трогал. Моя сестра бежит наверх прятаться. Мама плачет на кухне. Я наблюдаю, как сцена движется к своей безобразной кульминации, из-за шторы в гостиной, словно смотрю фильм на замедленной скорости.

И тут из своей комнаты появляется бабушка с сердитым взглядом волчицы. Она орет на моего отца, лишь подливая масла в огонь. Ее глаза горят углями, а язык мечет молнии: «Не смей трогать его!»

«Убирайся!» – приказывает она Джагу, стремительно укрывшемуся за ее спиной.

Я никогда еще не видел ее такой устрашающей. Ее бенгальский изворачивается бикфордовым шнуром назад, к своим деревенским истокам. Я могу разобрать несколько фраз, щедро приправленных акцентом и идиоматикой. Авиаракетами вылетают слова «чрево», «омыть», «скверна». Когда я складываю из клочков целое, его яд поражает. «Если ты ударишь его, я водой омою чрево свое, дабы вычистить твою скверну. Я омою чрево свое», – говорит она.

Теперь и мой отец заливается слезами. Его голова тяжело опускается. Кажется, он безмерно устал. «Вымой это, – едва слышно умоляет он. – Вымой, вычисти, вымой…»

Часть III

«Мечты генетиков»

Секвенирование и клонирование генов (1970–2001)

Прогресс науки зависит от новых методов, новых открытий и новых идей – возможно, именно в таком порядке.

Сидней Бреннер[604]

Если мы правы, <…> то возможно вызывать в клетках предсказуемые и наследуемые изменения. Это давняя мечта генетиков.

Освальд Т. Эвери[605]

Кроссинговер

Что за мастерское создание – человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях, обличьях и движениях! Как точен и чудесен в действии! Как он похож на ангела глубоким постижением! Как он похож на некоего бога!

Уильям Шекспир.

Гамлет, акт II, сцена 2[606]

Зимой 1968-го Пол Берг вернулся в Стэнфорд после 11-месячного академического отпуска, проведенного в Ла-Хойе, в Институте Солка. Бергу исполнился 41 год. У него было атлетическое телосложение и привычка слегка