Когда оборудовал квартиру для Л.Ю. Брик, сам вникал во все детали закупок, обстановки и т. д.

Были мысли о самоубийстве и ранее при тяжелом психическом состоянии, но, по данным Асеева, попыток не было.

Половая способность всегда была развита сильно. Было много связей летучего характера наряду с более длительной. Вообще был всегда в окружении женщин, хорошо и сочувственно к нему относившихся. Накануне самоубийства был у Ирины Щеголевой, которая, видя его крайне тяжелое психическое состояние, предложила ему поехать в Ленинград вместе с ней. Он так ухватился за эту мысль, что тут же, со свойственной ему экспансивностью, взял телефонную трубку, чтобы заказать экстренный поезд.

В смысле объема знаний – мог не знать простых вещей, то, что не считал для себя необходимым.

Всегда носил с собой кастет, револьвер. Была, видимо, боязнь покушений. Как указывает Асеев, помимо большой деятельности, это могло иметь основание в сознании того, что у него много врагов.

Сильно повлияло то, что сидел в одиночке. Впоследствии, видимо, остался страх перед тюрьмой. Уже позднее в Петербурге дал сильную реакцию, когда речь зашла о тюрьме.

Смесь сильной задиристости и в то же время «нервной трусости»: влезал во все уличные скандалы.

Роль в организации побега из Новинской тюрьмы – подсобная: «Был на побегушках».

Очень настойчив во всем, добивался во что бы то ни стало своей цели.

На протяжении всех 15 лет, что его знает Л.Ю., характер М. почти не изменился, лишь стал немного сдержаннее.

Был хороший объект для кино. Актерской одаренности, однако, сам при этом не обнаружил. Никакой роли сыграть не мог. Мог изобразить только себя. Абсолютно во всем мог быть только собой, не мог быть ничем иным. Был во всех отношениях честный человек.

Впечатление от первой встречи.

Пришел и сразу стал хвастаться про свои стихи, говорил, что они гениальные. Первое впечатление: забавное и нахальное. Потрясающее впечатление произвел во время второй встречи, когда прочел «Облако в штанах».

Никогда не было много денег, было столько, сколько нужно, чтобы жить. Гиперболизм во всем, вплоть до мелочей.

Очень много плакал, притом в голос – рыдал (когда писал «Про это»).

В 1916 г. на почве чувства к Брик делал попытку застрелиться: как говорил, выстрелил. Но была осечка. Очень часто угрожал застрелиться. Всегда очень много думал о самоубийстве. Это объясняется страшным преувеличением всего на свете: все вырастало в трагедию. Всегда проверял, нужен ли он. Всегда большое внутреннее одиночество.

Водки совершенно не пил, только вино. Пьянел не сильно.

Подробности самоубийства.

Танцевал плохо. Не особенно подвижен.

Мимика однообразная и небогатая, но очень выразительная. Было несколько выражений.

Временами немного красовался собой, мог стать в позу.

Орфографические ошибки до последнего времени.

Был со всеми скрытен, даже Брик не говорил о своих переживаниях, хотя они были видны на его лице.

Был склонен к импульсивным поступкам.

Природу всегда любил глубоко.

Родных очень любил и жалел, но абсолютно их не выносил из-за их отношения к нему.

Очень добрый. Дома был исключительно мягок, никогда не повышал голос. Требователен в отношении внимания внутреннего.

Склонность воспринимать в трагических тонах. Сексуальная потребность выражена средне. Очень боялся старости, как творческой, так и физической.

Психомоторика

Был неуклюж. Движения были порывистые, резкие, угловатые, размашистые, «шумные». Был очень подвижен, особенно любил ходить. Не мог продолжительное время сидеть спокойно, «ерзал» на стуле, часто вскакивал.

Гимнастикой, спортом, а также какой-либо тонкой ручной работой не занимался.

По сравнению с общей большой подвижностью – мимика была скорее малоподвижна. Улыбался нечасто. Смеялся заливаясь, лицо при этом сильно искажалось. Весь трясся и как бы давился от смеха. Смех носил «нервный», с истерическим оттенком характер. Наиболее характерное выражение лица было несколько напряженное, нахмуренное, внимательное, пристальное, с оттенком самоуглубленности, как это видно и на его фотографиях.

Как мимика, так и жестикуляция всегда имели на себе характерный для всего облика М. отпечаток порывистости, резкости, размашистости, и в этом отношении их можно назвать однообразными.

Голос также не был богат интонациями, но достаточно выразительный. Говорил размеренно, со средней быстротой, с большой напористостью и убедительностью, скандировал слова. Подобно остальным движениям, речь не была плавной, но часто имела резкий, обрывистый, «глыбистый» характер, слова произносились звучно, внушительно, как бы «падали».

Любил напевать, но чрезвычайно при этом фальшивил, вследствие полного отсутствия музыкального слуха.

Писать не любил, писал мало и, скорее, медленно. По сравнению с устной письменная речь отступала на задний план. Так же, как и остальные движения, письмо было отрывистое, лаконичное. Это характерно не только для поэтических произведений, но и для его писем. Писал с орфографическими ошибками, что зависело от того, что мало учился в средней школе, мало читал, часто писал фонетически, например, рифма «узнаф» вместо «узнав» к слову «жираф».

Психосенсорная сфера

Зрение было хорошее. Цвета различал хорошо. Глазомер был хороший: очень хорошо играл на бильярде и в городки. Слух был хороший.

Память, как зрительная, так и слуховая, была хорошая. Как будто преобладала зрительная память.

Вкус и обоняние были нормальными.

Интеллектуальная сфера

Был по характеру своего мышления чрезвычайно конкретный, не был способен к абстракции или теоретизированию. Это чрезвычайно ярко было выражено в его творчестве, которое имело чувственно-конкретный характер. М. оперировал словом как конкретным, материальным объектом, стремился его сделать максимально конкретным. Примером этого сведения слова с символики высшего порядка на символику низшего порядка может служить его словотворчество, например, слово «крыластый», образованное из слова «крылатый».

Когда хотел изобразить дефективных людей, то прибегал при этом к таким чувственно-наглядным образам, как человек с каким-нибудь физическим недостатком, как, например, человек без уха, человек без головы, без руки и т. д. В его творчестве преобладала прямая непосредственная форма обращения к людям (не через «героев» своих произведений, как у многих других художников слова).

Не высказывал никакого интереса к математике или точным наукам, читал только текущую литературу, газеты и журналы, а также поэтические произведения других авторов, представлявших для него специальный интерес как для поэта. Не хватало терпения дочитать до конца какой-нибудь роман.