Музыка в приемнике смолкла, там забулькало, раздался треск, пикнуло, и динамик продребезжал:

– Оса, ответь. Улей вызывает Осу.

Со стороны леса донесся рокот. Вик поднялся, вышел во двор. Сквозь вязкую толщу облаков просвечивала луна.

– Улей вызывает Осу, – снова заговорил приемник.

Рокот стал громче. Над головой скользнул темный силуэт, оглушительно проревел двигатель, Вик присел. Когда авиетка скрылась за кромкой леса, Макар сказал:

– Не боись, они часто над фермой летают. То патрульная машина была.

Выпрямившись, Вик увидел на крыльце Геста с двустволкой наперевес.

– Выключай мотоблок, фермер. И вот. – Он шагнул к навесу и бросил на верстак мешочек, в котором звякнули монеты. – Пелагея хороший лекарь, не видал таких ранее. Послушник, Петр в себя пришел, сейчас отдыхает. Ложись в доме, а я подежурю, за полночь разбужу тебя, сменишь. С рассветом выступаем.

– А ружье? – заглушив мотоблок, сказал фермер. – Ружье ж обещал вернуть.

– Утром получишь. – Гест прошел под навес, уселся рядом с генератором на верстаке, положив посох на колени.

Макар вздохнул и побрел в избу, следом пошагал Вик.

* * *

Когда в утренних сумерках вдали показалась темная полоска леса, Мирч Сельмур замедлил шаг. Слева высился потухший курган. Туман стелился над травой, сандалии давно промокли от росы. Мирч остановился. Он часто дышал, пытаясь унять мелкую дрожь в теле, возникшую после очередного укола. Он потратил еще одну порцию лекарства, чтобы не отвлекаться на боль в ране.

Мирч умел терпеть боль, мог унять ее дыхательными упражнениями и гимнастикой, сделав точечный массаж, в Канториуме такому обучают только избранных. Но сейчас он не хотел тратить время и силы на упражнения. Главное – настигнуть беглецов и выполнить задание Владыки киевского. Втянув носом воздух, Мирч присел, медленно поворачивая голову. Запах жилища доносился спереди. Пахло навозом, машинным маслом, едой и… людьми.

Проведя ладонью по траве, он вытер росу о лоб. Слабый ветерок тянул со стороны леса, отчего туман расползался вязкими сизыми полосами. Выпрямившись, жрец двинулся дальше, мягко ступая, прошел под склоном кургана. В открывшейся взгляду низине, затянутой сизой дымкой, чернел подлесок. Небо на горизонте розовело.

Из травы, всполошенно гомоня, взлетели птицы. Мирч присел, наблюдая за ними. Птицы, перекрикиваясь, сделали круг над подлеском, поднимаясь все выше в светлеющее небо, и полетели к вершине кургана. Мирч напряженно прислушивался к звукам, доносящимся спереди. Сначала что-то скрипнуло, потом звякнуло. Раздались приглушенные голоса, громко замычала корова.

Сдвинув автомат за спину, Мирч лег в траву, погрузившись с головой в сизую пелену тумана, и ужом пополз к подлеску.

Голова раскалывалась, как с перепоя, щипало в глазах, во рту стояла горечь. Ильмар сел в повозке, стянув платок на шею, потер виски. Лучше бы вообще спать не ложился!

Рядом с бортом захрипел связанный Зиновий Артюх. Старику было плохо, он задыхался. Атаман хотел крикнуть лекаря, но вспомнил, что того копьем прибили мутанты.

– Яков!

Откинулся брезентовый полог. На лице бывшего монаха платок, волосы мокрые, глаза от дыма красные, как у разъяренного волка.

– Лекарская сумка где?

Спустя мгновение в повозку забрался Калеб с котомкой на плече.

– Помочь ему сможешь? – Атаман кивнул на Зиновия.

Калеб перевернул старика на спину, долго смотрел молча, изучая землистое лицо больного, сплошь покрытое синими прожилками. Пощупал вену на дряблой шее, потом разорвал ворот стариковской рубахи и приложился ухом к его груди.

– Ну? – не выдержал атаман.

Охотник сел.

– Сердце частит, едва слышно. Помирает, кажись, – он развел руками. – Кабы я лекарь был, но эта…

– Что?

– На земляную лихорадку смахивает.

Ильмар вздрогнул. Вот напасть, а он полночи рядом со стариком провалялся, да и раньше…

– Покойный Рэм мне про болячку эту многое сказывал. А тута…

Калеб передернул плечами и отодвинулся от Зиновия.

– Про лихорадку никому ни слова. Дай ему лекарство, только такое, чтоб протянул хотя бы день. И… самогон у тебя остался?

Охотник снял флягу с пояса. Ильмар скрутил колпачок, сделал большой глоток, потом полил на ладони, смочил лицо и вернул флягу охотнику:

– Хлебни. Руки потом хорошо протри.

Калеб машинально приложился к горлышку, запрокинул голову, на крепкой шее запрыгал острый кадык. Утерев рот, охотник смачно крякнул и полез в котомку.

Ильмар отбросил полог и хотел уже выбраться из повозки, когда вспомнил:

– А где Миха?

– Ночью умер, – доставая склянки, сказал Калеб.

Сжав с хрустом кулаки, Ильмар выругался, спрыгнул на бетонные плиты и осмотрелся. Только рассвело. На краю площадки стоял древний завод, три огромных поржавевших чана покоились в гнездах из металлических штанг, опиравшихся на массивные столбы. Над чанами высилась почерневшая труба, верхушку которой оседлал Юл. Ильмар направился к ближнему чану, где стояли привязанные к столбу лошади. Яков поил их из кожаного бурдюка. На одном плече бывшего монаха висел штуцер Михи, на другом – карабин.

– Полей. – Атаман скинул куртку, нагнулся, сложив ладони ковшиком.

Вода оказалась холодной, с привкусом железа. Ильмар тщательно промыл глаза. Подставив под струю голову, взъерошил волосы на затылке, потер шею. Дышать стало легче.

За спиной раздался шорох. Атаман обернулся, вытирая лицо льняной косынкой. Из-под повозки выбрался башмачник, подняв на Ильмара мутный взгляд, расправил ремень винтовки и закинул оружие на плечо.

– Эй, как тебя… – окликнул атаман, надевая куртку.

– Оглобля, – отозвался башмачник.

– Иди сюда.

Оглобля, пошатываясь, подошел к атаману. Лицо чумазое, мешки под глазами, на мочках ушей запеклась кровь.

– Умойся.

Башмачник подставил руки, и Яков плеснул ему воды.

Из повозки выбрался Калеб.

– Ну что? – спросил Ильмар.

– Настой крапивный ему дал. – Охотник, направившись к лошадям, повесил котомку за спину. – Хрипеть перестал.

– Не подох?

– Спит.

– И то хорошо.

Ильмар поднял куртку, сбил пыль с воротника и начал одеваться. К спутникам присоединился спустившийся с трубы Юл.

– Горят топи, – вытирая пот с лица, сказал он. – Плохо округу видно.

– Воду где взяли? – Затянув ремень, Ильмар одернул куртку.