В шелковом свертке обнаружилась огромная, без единого изъянаокруглая розовая жемчужина.

Темные глаза Наджи устремились на Ому. Это был знак!

***

В дверь никто не постучал. Она просто распахнулась — и вошелкалиф. Ома и Наджа просто-напросто подпрыгнули, но тут же согнулись в трипогибели.

— Где госпожа Зейнаб? — вежливо вопросил калиф.

— Она уединилась в спальне, повелитель, — тихо отвечала Ома,опустив глаза.

Калиф кивнул. Затем открыл двери спальни и вновь без стукавошел.

…Она услышала, как он входил. Теперь стояла, почтительносклонившись и ожидая высочайших повелений. Калиф закрыл за собою двери иустремил на девушку долгий взгляд… Зейнаб не шелохнулась. Она едва дышала,вдруг ощутив, что по-настоящему напугана, но лицо ее ничего не выражало. Оназастыла, словно прекрасная мраморная статуя.

— Я уж было подумал, что мне привиделась твоя сияющая краса,— наконец прервал калиф это тягостное молчание, — но ты живая, Зейнаб, тынастоящая! Ты существуешь! Разденься, моя красавица. Твое полуобнаженное телонынче поутру возбудило во мне любопытство. Я желаю видеть тебя всю.

Тон владыки был весьма требовательным, и вместе с темказалось, что он сдерживается изо всех сил. Властное лицо его красноречивосвидетельствовало, что калиф привык к немедленному повиновению. В этот момент,словно для того, чтобы ее приободрить, он улыбнулся, обнажив ровные и белыезубы. Теперь он был без тюрбана, волосы его и в самом деле оказались светлыми,слегка рыжеватыми, а глаза, осененные светлыми ресницами, сияли голубизной.

…Как странно, подумала она. Доселе она уверена была, что всемавры черноволосы и темноглазы, а вот же ведь… Пальчики ее принялись медленно расстегиватьжемчужные пуговки кафтана. И вот последняя жемчужинка легко выскользнула изшелковой петельки. Кафтан распахнулся.

Взгляд калифа словно загипнотизировал девушку, она едвадышала.

Прежде чем она успела сбросить с себя одежду, он своимируками распахнул шелковые полы. Кафтан легко соскользнул на пол с тихимшуршанием. Абд-аль-Рахман отступил на шаг и стал внимательно любоватьсяизгибами ее изящного юного тела.

— Где, во имя всех семи джиннов, этот пройдоха Донал Райотыскал столь изумительное создание? — вырвалось у калифа.

— Меня привез к нему норманн, викинг, — отвечала Зейнаб,изумленная тем, что не потеряла дара речи. — Он совершил набег на обитель, кудаменя отослали мои родичи…

— Так ты была христианской монахиней? — голубые глазаустремились на грудь девушки, калиф с трудом удерживался, чтобы не прильнутьлицом к этим нежным благоуханным холмам…

— Нет, мой господин. Должна была бы стать, но я успела лишьприехать туда. В тот же самый день я стала добычей северянина, — объяснилаЗейнаб.

— Что за жестокое, слепое и бесчувственное существоизмыслило для тебя такую участь? — в голосе калифа звучали злобные нотки. —Запереть столь прекрасную деву в монастырских стенах! Быть девственницей доконца дней своих! Но Аллах велик — ты попалась на глаза Доналу Раю!

Зейнаб рассмеялась, не удержавшись, — настолько неподдельнабыла искренность калифа. Вне сомнений, он страстный человек…

— У меня есть сестра-близнец, мой господин, — принялась онарассказывать. — Мы похожи, словно две капельки родниковой воды, но онасчиталась старшей. Отец наш умер еще до нашего рождения. Мы были единственнымиего детьми. В силу обстоятельств было решено, что Груочь, сестра, выйдет замужза сына правителя, нашего соседа, а меня отошлют в обитель. Так порешили всамый день нашего появления на этот свет, мой господин. Никто не в силах былизменить нашей доли…

— Но разве нельзя было подыскать и для тебя мужа? — изумилсякалиф…Аллах, какие волшебные волосы! Он жаждал ощутить их мягкость на своемобнаженном теле…

— Это создало бы проблемы. Муж мой вправе был бы потребоватьполовины отцовских угодий, мой господин. А лаэрд — наш сосед — хотел, чтобы всебез остатка досталось его сыну и наследнику, Я не могу его винить… Наши семьивраждовали долгие годы. А свадьба сестры положила конец кровавой распре. Мне жесамое место было в обители…

— Тебе самое место в моих объятиях, — твердо сказал калиф. —Ты принадлежишь мне, мне одному, моя красавица! — Он привлек девушку к себе.Приподняв подбородок двумя пальцами, калиф поцеловал девушку, впервые пробуя навкус ее губы… Глаза его затуманились желанием, когда язык его скользнул понежным губкам.

— М-м-м-м, ты — изысканное лакомство, — объявил он. — Тысоздана лишь для наслаждения. Для этого Аллах сотворил тебя! Твоепредназначение — дарить наслаждение и наслаждаться… Я искусный любовник — ты оченьскоро это поймешь. — Одна рука его принялась ласкать ее левую грудь. — Я уженаполовину влюблен в тебя. Ты распаляешь мою плоть так, как никому не удавалосьвот уже многие годы… Сердце мое взывает к твоему, Зейнаб! — Ладонь его ласкалаее лицо, а чувственный низкий голос — мятежную душу:

— Ты страшишься меня, моя дивная? Не нужно! Покорись волемоей — и я буду благосклонен.

— Я страшусь твоей силы и власти, мой господин, — призналасьона. — Но не думаю, что сам ты страшен…

— Ты достаточно мудра, чтобы уловить разницу, — с улыбкойотвечал он. Руки его обхватили тонкую девичью талию. Рывок — и вот она уже напостели. Вновь отступив, он полюбовался ею.

— Покажись мне хорошенько, Зейнаб… Она медленно вытянулась,покорно позволяя ему любоваться своей наготой. Ее поразило, насколько этотстрастный мужчина держит себя в руках… Она перевернулась на живот.

Рука его ласково скользнула по ее дивно очерченному заду.

— Словно прелестный юный персик, — сделал он девушкекомплимент. — А отверстие между этими соблазнительными половинками ещедевственно? — Ладонь владыки ласкала шелковистую кожу.

— Учитель Страсти сказал, что войти в него первым — твояпривилегия, мой господин, но я готова принять тебя. — Зейнаб изо всех силсдерживалась, чтобы не задрожать. В движениях этих пальцев сейчас ощущалосьнечто почти грязное, низменное…

— Хорошо! — отвечал он. — Теперь повернись ко мне лицом, мояпрелестная. — Я знаю, что ты в состоянии дать мне во сто крат большенаслаждения, нежели любая из наложниц, но сегодня я хочу, чтобы ты была простоженщиной. Я буду любить тебя, а ты подчиняться мне во всем, и мы вместенасладимся… — Он помог ей подняться с постели.

— Ты не найдешь женщины более покорной и жаждущей усладитьтебя, чем я, господин мой, — пообещала ему Зейнаб. Какая она глупая, что такзанервничала! Калиф вовсе не чудовище. Он очень мил, а то, что он для неечужой… Ну и что из этого? Она не просто его собственность. Она Рабыня Страсти,и помнит свято свой долг.