Повсюду стояли горшки с цветами. Тиффани любила цветы, но только живые. Срезанные цветы в стеклянных вазах медленно умирали, и девушка не могла слушать их вопли. Сочетание цветочных ароматов создавало в комнате освежающую, жизнерадостную атмосферу. Кровать, пышно застеленная мягкими простынями поверх толстенной перины, была очень удобна, но Тиффани радостно выпорхнула из нее с первыми же лучами солнца. Она не понимала ленивых лежебок, которые предпочитают спать, вместо того чтобы торопиться посмотреть, какие чудеса готовит новый день.

К тому же ей было всего семнадцать, и энергия била у нее через край.

Слуги снова оставили ее строго вегетарианский завтрак перед дверью. Они испытывали благоговейный страх перед ведуньями из Академии, и перед Тиффани в особенности. Это весьма разочаровывало девушку, которая и так изо всех сил старалась соответствовать своей новой должности, но полагала, что все придет с опытом.

Она увидела хмурое отражение в зеркале и быстренько улыбнулась. Хмурость приводит к морщинам. И кроме того, плохое внутри заканчивается дурным снаружи. Смотри на мир с улыбкой, и он улыбнется в ответ.

Девушка как следует расчесала длинные волосы, прогоняя последние остатки сна, и постаралась думать только о хорошем. Тиффани очень старалась думать все только самое лучшее абсолютно про всех просто из принципа – особенно про тех, кто ей не нравился. В каждом найдется что-то совсем неплохое. Если копнуть поглубже.

Последняя мысль содержала определенную иронию и заставила ее поджать хорошенькие губки. Разумеется, Тиффани старалась положительно думать обо всех, но некоторые люди сильно затрудняли ей задачу. Например, капитаны Хок и Фишер, которые выглядели грубыми, высокомерными, отвратительными громилами. Она не понимала, что Аллен Чанс в них нашел. Но вполне возможно, Хок и Фишер – именно те, в ком сейчас нуждается замок.

Ее собственное тихое расследование смерти короля Харальда определенно ни к чему не привело. Люди готовы были выложить ей все, что угодно, включая то, о чем говорить не полагалось, стоило ей обратить на них широко распахнутые глаза пустоголовой красотки.

Но ничего полезного она так и не выяснила. Каждый, с кем она беседовала, располагал собственной версией и считал своим долгом поделиться с ней дюжиной ничем не подкрепленных сплетен, но никто ничего не знал наверняка. А те немногие, кто мог что-то знать, по-настоящему влиятельные при Лесном дворе лица, предпочитали не откровенничать с ведуньей из Академии. И не важно, насколько невинной и очаровательной она казалась.

От королевы было особенно мало толку. Она не раз соглашалась принять Тиффани, но ее, похоже, больше волновал обмен свежайшими сплетнями, чем разговоры о действительно серьезных вещах. Она также упорно не интересовалась возможностями магии Тиффани, хотя это могло оказаться полезным ее величеству. Не исключено, королеве Фелиции и не было особого проку от советников, но, похоже, даже она прислушивалась к их разглагольствованиям о гипотетической опасности, связанной с ведуньей из Академии.

Разумеется, они были совершенно правы, но все-таки... Девушка восхищалась королевой-регентом и хотела бы иметь возможность помочь ей.

К герцогу Арлику ей подобраться не удалось. Небольшая армия его телохранителей бледнела и выхватывала оружие всякий раз, когда им просто казалось, что она направляется в сторону его апартаментов. Когда обе персоны одновременно присутствовали в тронном зале, стражники выстраивались вокруг своего господина плотной стеной. Это было лестно, но не особенно помогало.

Несносный, высокомерный герцог представлял потенциальную угрозу для всего Лесного королевства, но Тиффани все равно необходимо было с ним переговорить. Имелись вещи, которые ей требовалось знать: каковы его планы, амбиции; что он делает здесь, в Лесном замке. И почему каждый раз, когда она смотрит на него, ей видится кровь, бесконечно капающая с его скрюченных рук... По ряду причин, включая трудности истолкования, на ведовское зрение не всегда можно полагаться полностью, но смысл некоторых видений бесспорен. Тиффани жаждала уточнить, прошлое или будущее герцога она видит. Она не могла себе позволить принять в отношении его решительные меры, пока не выяснит наверняка, в чем он повинен.

В довершение всего к Лесному замку приближался Пешеход. Как будто ей и всем остальным не хватало собственных проблем! Считаясь воплощением добра и святости, этот человек способен был вызвать больше потрясений, хаоса и огромных человеческих потерь, чем крупная война и эпидемия чумы, вместе взятые.

Внезапно Тиффани вспомнила, что к ней направляется Аллен Чанс, и мгновенно просияла. Квестор ей нравился. Он был добр и предупредителен и всегда обращался с ней как с леди. И что более важно, не боялся ее. И она просто обожала смотреть, как он краснеет и смущается, когда она глубоко вздыхает и выставляет вперед грудь. Мужчинами порой так легко манипулировать... К тому же Чанс весьма хорош собой и даже очарователен в своей неловкости. Если бы только он не являлся сыном своего отца! Порой, глядя на тень юноши, Тиффани видела силуэт более крупного и куда более опасного человека.

Она вдруг устала играть с волосами, быстро замотала косу в небрежный узел, вскочила на ноги и побежала выглянуть в единственное окно комнаты. Обычно вид с высоты Южной башни ее развлекал, даже успокаивал, но сегодня что-то нарушило способность этого очаровательного пейзажа поднять ей настроение.

Лес, казалось, не изменился, но, даже не пользуясь колдовским зрением, Тиффани знала: надвигается тьма. Лес просто не мог не выглядеть иначе. В Академии всем было открыто, что близится нечто плохое, но даже самые опытные ведуньи не в состоянии подобрать ему имя. Это как-то связано с возвращением Опрокинутого Собора.

Те из сестер, кто попытался применить свое зрение на проклятом храме, закончили ужасно. Везучие умерли быстро. Несколько выживших лежали в смирительных рубашках в изолированных кельях, истекая кровью от ужасных язв, вопя, хохоча и разговаривая на никому не понятных языках.

Матерь Ведунья заставила Тиффани посетить этих несчастных, прежде чем отпустить ее в Лесной замок, чтобы у девушки не возникло искушения попробовать заглянуть самой. После этого Тиффани прорыдала около часа, но с тех пор больше не плакала. Она умела быть сильной, когда нужно.

Тиффани ощущала присутствие Опрокинутого Собора в замке, где бы она ни находилась. Острое, ненавистное присутствие, словно бесконечная боль в ноющем зубе. А при приближении к Собору у нее возникало чувство, будто рядом находится нечто ужасное, готовое породить еще худшее.

Тиффани была, вероятно, самой могущественной ведуньей, какую Академия Лунных Сестер выпустила за все время своего существования. Она знала это, поскольку наставники твердили ей об этом с самого начала обучения, когда ее способности только начали проявляться. Ее появление на свет сопровождалось знаками и знамениями, и это привлекло к Тиффани внимание. В итоге она оказалась здесь, в замке. Старшие Сестры были убеждены, что ее место здесь. Но чем больше она об этом думала, тем больше сомневалась, что у нее хватит сил противостоять тому, что в конце концов произойдет. При всей своей мощи, она никогда не считала себя особенной. Порой ей хотелось немедленно с плачем удрать обратно под спасительную сень Академии, где она всегда чувствовала себя в безопасности. Где повседневная жизнь текла с успокоительной предсказуемостью, установленная раз и навсегда теми, кто стоял выше ее по положению и чей авторитет бесспорен. Она горько плакала, когда ей велели покинуть родные стены раньше времени, поскольку ее присутствие требовалось в Лесном замке. И потому, что они больше ничему не могли ее научить. Мир за пределами Академии сбивал ее с толку. Она скучала по подругам.