Еще один большой бой Тэтчер вела с профсоюзами. Профсоюзы смертельно ранили и лейбористское, и консервативное правительства в 1970-х годах, а в 1979 году парализовали страну «зимой недовольства». В середине 1980-х в схватке с самым активным из основных профсоюзов, «Национальным союзом горняков» (НСГ), Тэтчер собиралась показать, что Британией, в конце концов, можно управлять. Будучи национализированными в 1947 году, шахты ежегодно теряли по миллиарду долларов и были просто слишком большими для нужд страны. Единственным разумным выходом, по мнению Лондона, было закрыть нерентабельные шахты и существенно сократить число горняков. Председатель НСГ Артур Скаргилл отказывался признавать проблему и настаивал, что единственным поводом для закрытия шахт может служить безопасность или истощение залежей.

В свой первый срок Тэтчер избегала открытой конфронтации с горняками, неспешно сокращая им пространство для маневра. Она старалась ограничить профсоюзам возможность ликвидировать предприятия — не члены профсоюза, избегать ответственности за причиненный ущерб во время протестов и прибегать к насилию во время забастовок. Правительство также создало единый командный центр для местной полиции и сформировало запасы угля, чтобы предприятия не останавливались в случае общенациональной забастовки.

Именно такая забастовка началась в 1984 году, когда Национальное управление угольной промышленности, не вынеся бремени множества долгов, объявило о намерении закрыть двадцать нерентабельных шахт и сократить сорок четыре тысячи горняков. Она продлилась целый год и переросла в кровавые стычки бастующих с полицией и с горняками, сохранившими рабочие места. В своих воспоминаниях Тэтчер живо описывала насилие, которое учиняли над «скэбами» — штрейкбрехерами, в том числе упомянула об избиении одного из горняков в его собственном доме и смерти другого, на чью машину с моста был сброшен бетонный блок, когда тот ехал на работу[351]. Однако жестокость еще аукнется Скаргиллу, и допущенные им промахи выставят его радикальным молодчиком. Например, как-то раз ему не удастся организовать голосование для проведения забастовки, как того требовал устав профсоюза, и он обратится за финансовой помощью к ливийскому диктатору Муаммару Каддафи, к французским коммунистам и даже к советским источникам. Информация об этом попадет в британские таблоиды.

Для Тэтчер борьба с шахтерами была новой Фолклендской войной, и она была полна решимости добиться безоговорочной капитуляции своего врага. Она собрала подобие военного кабинета и начала тайно направлять действия Национального управления угольной промышленности, которое по закону было независимой организацией. Вместе с ближайшим окружением она тайком заводила дружбу с другими профсоюзами, которые потенциально могли поддержать шахтеров, подкупала их лидеров, подговаривала управление угольной промышленности выплачивать горнякам, которые решат вернуться к работе, большие премии, прикладывала усилия, чтобы не допустить компромисса между управлением и профсоюзом, и гарантировала, что члены профсоюза, нарушившие закон, будут привлечены к уголовной, а не административной ответственности.

Тэтчер комментировала противостояние в свойственной ей мрачной манере, особенно после того, как ей удалось избежать взрыва бомбы, предположительно подложенной Ирландской республиканской армией в отеле, где она останавливалась. «На одной стороне спектра у нас банды террористов внутри наших границ и государства-террористы извне, которые их финансируют и вооружают, — говорила она. — На другой — в нашей системе — орудуют жесткие левые, прикрывающиеся властью профсоюзов , чтобы не подчиняться законам и подрывать их»[352]. Не оставалось никаких сомнений в том, что она намерена сокрушить обе эти силы.

Со временем забастовка утратила свою остроту, в основном потому, что Скаргилл начал ее, когда запасы угля уже были высокими, а с окончанием отопительного сезона отпала необходимость в их пополнении. Правительственные запасы обеспечили заводам бесперебойную работу, а централизованное управление полицией помогало сдерживать агрессию. 3 марта 1985 года правление профсоюза вопреки Скаргиллу проголосовало за прекращение забастовки. Тэтчер вышла из своей резиденции на Даунинг-стрит и объявила о победе горняков, сохранивших работу. Рабочее движение раскололось, и к 1990 году число членов профсоюзов сократилось на 25 %, а количество официально зарегистрированных забастовок стало самым низким за последние 55 лет[353]. В результате изменился сам принцип взаимоотношений рабочих, менеджмента и правительства. Тэтчер сформулировала его так: «Факт того, что забастовка потерпела поражение, означал, что левым фашистам не под силу сделать Британию неуправляемой. Они проиграли и тем самым продемонстрировали, насколько взаимосвязаны свободная экономика и свободное общество. Этот урок мы должны запомнить»[354].

Серия побед дала невероятный политический заряд тэтчеризму, который подхватили министры. Особенно ярко эта тенденция проявилась в кампании по борьбе с бюрократическими процедурами, которая в 1986 году привела к «большому взрыву»: дерегулированию финансового центра Лондона — Сити.

Великобритания была мировым финансовым центром как на протяжении большей части XIX века, так и в XX веке. Несмотря на то что после Первой мировой войны США затмили Британию своей экономической силой, лондонский Сити долгие годы удерживал мировое финансовое первенство хотя бы потому, что Уолл-стрит находилась на периферии, и американцы больше занимались развитием внутреннего рынка. Сити оставался важной опорой британской экономики: его финансовые услуги в 1985 году обеспечивали 10 % ВВП и 10 % занятости[355].

Когда Тэтчер пришла к власти, экономисты были обеспокоены, что Сити может столкнуться с угрозой со стороны конкурировавших с ним финансовых центров. Соединенные Штаты Америки, Швейцария, Германия и Япония отказывались от законов, которые держали финансистов в ежовых рукавицах. Инвесторы и компании выходили на мировой рынок, вкладывали средства в разных странах, искали лучшие места для ведения бизнеса. Повышение в середине 1970-х годов Организацией стран — экспортеров нефти (ОПЕК) цен на нефть принесло огромное богатство нефтедобывающим государствам, которые теперь искали направления для инвестиций за пределами своих крошечных внутренних рынков. По мере того как финансовая глобализация набирала обороты, государства спешили либерализовать рынок, чтобы успеть повернуть в свою сторону иностранные денежные потоки, и британским политикам казалось, что в этой гонке они проигрывают.