Ну, мне так кажется.

Собственно, бывший остров Мармара всегда славился эксклюзивным отдыхом, поскольку испокон веков здесь располагались имения самой высшей знати всех держав, которые только царствовали в этих землях и водах. Были здесь и императорские дворцы. Разумеется, былого величия пока нет, но задел уже определенно имеется – поскольку мы здесь. Остальное – это вопрос предприимчивости и инвестиций.

«Побег» из Константинополя был вызван целым рядом причин, и отдых не был в числе главных. Главным же, пожалуй, аргументом для нашего отъезда было соображение о необходимости проверки всех систем управления Ромеей накануне нашего отъезда. Я хотел посмотреть, как справится Ольга в качестве моего управляющего, а для этого я не должен был стоять у нее над душой августейшей тенью, но в то же самое время я предпочитал быть достаточно близко, чтобы быстро вернуться в случае возникновения кризиса в делах.

Территорию мало просто завоевать. Ее нужно удержать.

Дело мало основать, его нужно привести к успеху.

Ну, и отпуск никто не отменял. Хотелось урвать хотя бы немножечко отдыха в преддверии вояжа, Ялты, зимы и, конечно же, грядущих родов, которые, если ничего не случится, должны явить в апреле возможного наследника – цесаревича Единства. Или царевну.

Маша отпила сок из стакана и вновь откинулась на спинку шезлонга.

Жене здесь, кстати, понравилось. Возможно, ей все вокруг напоминает ее родную Италию. К тому же у нее в Ромее действительно проявления токсикоза стали значительно легче протекать, да так, что я уже подумывал либо задержаться в этом климате подольше, либо, если потребует ситуация, оставить ее отдыхать и не тащить с собой в какую-нибудь далекую Москву. Да уж, отсюда даже Крым воспринимался мрачным и холодным севером, что говорить про Москву! Могу только представить, что ощущала бедная принцесса Иоланда, прибыв из Рима в столицу России.

Впрочем, невзирая на ее сиюминутную наготу, принцесса и тогда была отнюдь не бедная. Мягко говоря. А уж сейчас и назвать цифру страшно…

– Что читаешь, солнце мое?

Она сладко потянулась и, продемонстрировав обложку книги, ответила:

– «Евгений Онегин» господина Пушкина.

Киваю с самым серьезным видом.

– Как же, как же, хорошо помню бессмертные строки: «Мой дядя самых честных грабил!»

Маша прыснула.

– Ну, ты иной раз как скажешь!

– Увы, проза бытия и бизнеса.

Маша хмыкнула и закрыла книгу.

– Вероятно, я приму от Ротшильдов картины.

Я поднял голову и взглянул на императрицу.

– Что ж так? Ты же не хотела и собиралась гневаться дальше?

– Как говорят в России, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Пусть расслабятся. Пока. Гнев мой никуда не делся, и за всё они заплатят сполна. Но гнев – это не деловой подход, большие деньги так не делаются. Сейчас хочу учредить в Константинополе Императорский Царьградский музей, где, помимо всяких археологических древностей Ромеи, ко всему прочему будет и картинная галерея. Причем помимо старых мастеров пусть там будут и современные. Я намерена активно покупать живых мастеров, а не только классику. Отечественное искусство надо поддерживать, а кто лучше императоров это может сделать?

– Кто?

– Только императрицы!

– Опять придумала, на чем сделать деньги?

– Конечно.

Я усмехнулся, и мы чокнулись стаканами с соком. Маша пригубила и продолжила мысль:

– Мы должны поддержать современное искусство, чувствовать новые веяния и стили…

– «Черные квадраты»…

– Да хоть и «Черные квадраты». Твоим, как ты их называешь, туристам нужно же на что-то смотреть помимо моря. И на что-то выбрасывать деньги на аукционах. И не все же игорные заведения строить, верно ведь? Так что такой музей в этой дикой стране будет очень к месту. Уверена, что картину того же господина Малевича будут обсуждать еще минимум лет сто.

– Это да.

С этим я не мог не согласиться. Хотя Энди Уорхол еще не народился, но всякую мазню разжиревшему «утонченному» бомонду продавать одно удовольствие. Как и аристократии.

– Ну, милая, это по твоей части. Я в сём «искусстве» мало смыслю.

Маша укоризненно глянула.

– Между прочим, ты сам прекрасно рисуешь. Более того, ты мог бы внести свою лепту в развитие живописи, поскольку у тебя весьма свежий и своеобразный взгляд на искусство.

Морщусь.

– Нет, солнце, пусть каждый занимается своим делом. Они будут рисовать, а я буду делом заниматься. Двум богам служить нельзя.

– Не любишь ты их.

– Не люблю. Иной раз так и хочется взять такого рисовальщика шЫдевров за манишку и спросить его: «А скажи-ка мне, болезный, как художник художнику, ты рисовать-то умеешь?» И, самое прискорбное, я знаю ответ. И знаю, что они скажут полным оскорбленного пафоса голосом. Так что играйся с ними сама.

– Художники весьма ранимые люди с тонкой душевной организацией.

– Это да. Одного вот так не приняли в художественную академию, так он обиделся, обозлился и устроил заварушку с десятками миллионов погибших.

Маша настороженно взглянула на меня:

– Это ты про кого-то конкретно?

Качаю головой.

– Нет, радость моя. Пока это лишь смутные сны. Но мне они не нравятся.

Я не лукавил, когда говорил, что не говорю о ком-то конкретно. Мир изменился, и ситуация в нем тоже. Возможно, ситуация в Германии и не будет способствовать приходу Гитлера к власти, а может, будет способствовать появлению подобного фюрера где-то в другой стране. Может, того же Адольфа уже пришибло где-то на фронтах во Франции. Или не во Франции, поскольку немцы свои дивизии активно тасовали с направления