— Благодарю, ваше королевское высочество, — ответил Бежецкий, деликатно освобождаясь из высочайших объятий: от принца крепко попахивало спиртным. — Меня любезно проводил ваш офицер.

— Ширван? — отстранился Ибрагим-Хан. — О! Это отличный офицер! Э-э-э!.. Кто там!.. — не оборачиваясь, пощелкал он в воздухе холеными пальцами, и тучный офицер рысцой подбежал к нему, держа на вытянутых руках инкрустированную золотом шкатулку.

Не глядя, принц порылся в ларце, выудил пригоршню ярко сверкнувших при свете ртутных ламп орденских звезд и, выбрав одну, небрежно приколол ее на выпяченную грудь Сашиного провожатого. Ссыпал, с жестяным стуком, оставшиеся обратно, оставив одну в руке, и вопросительно глянул на Бежецкого.

— Нет-нет! — запротестовал тот, невольно прикрывая грудь рукой. — Я не заслужил…

— Х-ха! — обернулся Ибрагим-Хан к свите. — Видели! Вот пример настоящего офицера!

Он небрежно бросил орден в шкатулку, которую, потея, все еще держал на вытянутых руках вельможа, и вновь заключил молодого человека в объятия.

— Вы молодец, граф! Настоящий герой — мужественный и скромный! Я вас ценю… Эх, жаль, что с нами нет вашего друга… Проклятые мятежники ответят мне за его смерть. Но когда вы заслужите награду, — отстранился он, грозя украшенным огромным перстнем пальцем, — только попробуйте мне отказаться!

Слегка покачнувшись, принц обвел присутствующих взглядом.

— Почему до сих пор не накрыт стол? — капризно надул он и без того пухлые губы. — Вы не видите, что ваш повелитель голоден?

— Стол для легкой вечерней трапезы накрыт в соседнем покое, ваше высочество, — косясь на замершего поручика, шепнул на ухо Ибрагим-Хану один из вельмож, тоже, помнится, присутствовавший на памятном «аутодафе».

— Тогда все к столу, — просиял наследник. — И вы, и вы, граф, — подцепил он под локоть Александра. — Сядете рядом со мной, по правую руку, как почетный гость. Расскажете, как там у вас, в гвардии великого русского царя…

— Но я больше не служу в гвардии…

— Ха! — махнул рукой принц. — Сегодня не служите, завтра служите… Кстати, а поступайте-ка вы ко мне на службу, граф! В Российской армии вы — поручик, а в моей станете маршалом!

— В афганской армии нет маршалов, — шепнул, ревниво косясь на Сашу, вельможа.

— В дядюшкиной нет — в моей будут! Для таких орлов, как мой русский друг, найдется маршальский жезл!

Процессия, по короткому переходу, оказалась в другом отделении шатра, где действительно был накрыт низкий стол, а вокруг разбросаны подушки. Спиртного молодой человек не приметил — лишь множество закусок — и облегченно вздохнул про себя: по слухам, Ибрагим-Хан не знал удержу ни в чем — ни в женщинах, ни в выпивке, ни в иных страстях.

— Во дворце у меня все устроено по-европейски, — громогласно провозгласил наследник, повалился на подушки и при этом, не выпуская руки своего гостя, заставил того, чудом не потеряв равновесия, присесть рядом. — Стулья, кресла, все такое… Но сейчас мы в походе, и все должно быть скромно. Так воевали еще мои деды… Присаживайтесь, господа, — соизволил он бросить взгляд на придворных, почтительно толпящихся рядом. — Мажордомы и церемонии остались в Кабуле — у нас тут по-простому, по-солдатски. Как у вас, у русских, говорят? — повернулся он к поручику. — Стоя не узнаешь истины? Как-то так…

— В ногах правды нет, — как мог точнее перевел на французский поговорку Александр, только сейчас, при виде деликатесных яств и их одуряющем аромате, понявший, как он голоден — с самого утра маковой росинки во рту не было.

— О-о-о! — восторженно захлопал в ладоши принц. — Селим! — крикнул он через стол сухощавому господину средних лет в европейском платье и очках. — Запиши для памяти! Это мой секретарь, — объяснил он гостю. — А когда-то учил меня грамматике. Сделаю его министром народного образования.

Придворные, исподтишка переругиваясь и толкаясь, заняли места вокруг стола, с вожделением глядя на блюда и судки, исходящие паром. Двум или трем места не досталось, и они грустно маячили неподалеку, боясь вызвать гнев наследника. Саша с раскаянием подумал, что один из них, вероятно, должен был сидеть на его месте. Честно говоря, он бы сейчас с удовольствием поменялся с любым из них: сидеть по-азиатски, поджав ноги, он так и не научился, а удобно развалиться на подушках по примеру принца было немыслимо.

Ибрагим- Хан тем временем налил в свою пиалу из изящного пузатого чайничка нечто темное и любезно наполнил пиалу гостя.

— Ну, за победу над проклятыми мятежниками! — поднял он свой сосуд и жадно припал к нему.

Все последовали примеру повелителя, и оставаться в стороне Саша просто не мог. Он смело отхлебнул похожей на холодный чай жидкости и… заперхал, подавившись.

— Что… это? — едва смог выдавить он, пока осушивший свою чашку до дна принц со смехом колотил его по спине ладонью.

— Как что? Коньяк! Великолепный французский коньяк!

— Но как же?…

— Аллах не видит! — с показным благочестием воздел руки к парчовому потолку наследник, кося на соседа плутоватым глазом. — Ночь на дворе, да и пьем мы из чайных пиал. Пусть думает, что это чай!

Шутка принца была встречена громовым хохотом, и Александр, подумав, тоже криво улыбнулся: в чужой монастырь со своим уставом не лезут…

Коньячные пары туманили отвыкшую от деликатных напитков голову, сборище уже не казалось таким неприятным, а сосед так вообще стал симпатичен…

— За его королевское величество! — крикнул какой-то военный с противоположного конца стола.

На него тут же зашикали, делая страшные глаза, но Ибрагим-Хан оценил «оговорку» лизоблюда и поднял свою чашу.

— За его величество! — провозгласил он.

Бежецкий тоже ничего не имел против…

* * *

— У вас не болит голова, граф?

Принц сегодня выглядел из рук вон плохо — желтоватая кожа, набрякшие под глазами мешочки, трясущиеся руки… Саша предполагал, что сам смотрится немногим лучше, поэтому дипломатично промолчал.

— А у меня болит, — пожаловался его высочество, жадно осушая третий за утро стакан зельтерской с аспирином. — Очень сильно болит… Право, стоит повесить поставщика двора! Выдает какое-то пойло за французский коньяк, негодяй! Ну ничего, вернемся в столицу — пожалеет, каналья, что народился на свет!

Тусклые с перепою глаза Ибрагим-Хана при этом кровожадно засветились, и поручик про себя пожалел ни в чем не повинного купца: коньяк был превосходный, высшей марки, но дело, как всегда, было не в качестве, а в количестве выпитого…

Он довольно невежливо прервал наследника, живописующего, каким мучениям подвергнет торговца (тут наличествовал весь ассортимент восточного садизма — от смазанного бараньим салом кола до весьма экзотических способов, перенятых, надо думать, у соседей-китайцев, больших мастеров на подобного рода экзерсисы), напомнив о действительности: