же привлек высокий письменный стол, на котором стояла ваза с жёлтыми астрами. Рядом с ней лежали маленькие листки бумаги, исписанные черными цифрами. На самом верхнем из них были видны пометки, сделанные красным карандашом.

И тут на инспектора будто снизошло озарение. Он подошёл к столу и выдвинул самый нижний ящик. Там, среди каких-то топографических карт и машинописных листов лежала фотография, которую Гэлбрайт немедленно взял в руки. На пожелтевшей черно-белой фотографии был заснят невероятно тощий мужчина с непропорционально большой, гладко выбритой головой, одетый в смирительную рубашку. Он улыбался фотографу беззубой улыбкой, опираясь левой рукой на больничную койку. Перевернув фотографию, Гэлбрайт прочитал текст, написанный черными чернилами: «Дункан (рак мозга), 1967».

— Это опредёленно один и тот же человек, — еле слышно произнес инспектор.

Он сам не понимал, о ком говорил — о самом докторе или же о его давно сгнившем в земле пациенте. Но как бы то ни было, это вещественное доказательство окончательно подтвердило, что Гэлбрайт очутился на правильном пути. Внезапно сзади него послышался громкий топот. Он обернулся — на пороге стоял доктор Бэйзлард. Его грудь тряслась под костюмом, а всё лицо было искажено гримасой ярости. Казалось, глаза доктора пытались пронзить гостя насквозь. Но инспектор не пал духом — напротив, состояние, в котором сейчас находился его, с позволения сказать, противник, настроило полицейкого на решительный лад. Гэлбрайт выпрямился и, выпятив грудь, гордо вздернул подбородок.

— Вы убили этого дровосека двадцать четыре года назад, — начал он торжественным тоном, — а сегодня утром под вашим скальпелем оказалась маленькая девочка. Она шла навстречу своей судьбе, могла изменить ход истории, но, к сожалению...

Инспектор не успел закончить свою насыщенную эмоциями речь.

— Чего ты хочешь от меня, червяк? Признания? — старик закричал так громко, что Гэлбрайт от неожиданности отскочил в сторону. — Держи своё признание!

И в эту самую секунду Бэйзлард подбежал к письменному столу. Гэлбрайт приготовился дать отпор доктору, но тот просто выдвинул верхний ящик стола и, достав оттуда стопку бумаг, подбросил их в воздух. Листы разлетелись по всей комнате и медленно упали на пол. Инспектор подавил желание схватить их и посмотреть, что на них было написано.

— Я распорядился их душами подобно Богу, потому что мне так хотелось, понятно?! — хозяин квартиры продолжал кричать фальцетом.

Выкрикнув эти слова, доктор Бэйзлард достал из кармана своего пиджака маленький флакончик с какой-то жёлтой жидкостью и начал отвинчивать стеклянную пробку.

— Только не подходи ко мне, ты, тварь дрожащая! — в гневе сказал он, понизив голос и растягивая слова.

После этого он запрокинул голову, выплеснув всё содержимое флакона себе в горло. Гэлбрайт невольно забеспокоился — тело доктора задрожало, по нему прошла волна дрожи, но, казалось, он даже не заметил этого.

— Ты не уходишь?! Убирайся отсюда, быстро! — крикнул Бэйзлард с отвращением.

Но, как ни странно, после этих слов доктор, схватив лежавшую рядом с дверью кожаную папку, сам вышел из своей квартиры. Инспектор, продолжая стоять у стола, слышал громкий топот доктора, доносившийся с лестничной площадки. Подождав, пока хлопнет входная дверь, Гэлбрайт наконец решил убраться отсюда. Его дальнейшие действия были крайне непрофессиональными — он не провел обыск и даже не закрыл за собой дверь уже осиротевшей квартиры. Вспомнив фразу доктора «В Англию, по делам», инспектор понял, что их встреча произошла по счастливому стечению обстоятельств — если бы Гэлбрайт опоздал хотя бы на минуту, Бэйзлард давно бы уехал на вокзал и тогда им бы не удалось пересечься.

Спустившись вниз, Гэлбрайт огляделся — как он и предполагал, доктор давным-давно исчез. Инспектор поймал такси и через некоторое время его высадили прямо у входа в полицейское управление. Выходя из машины, Гэлбрайт заметил стоявшего у скамейки молодого сержанта Соссюра, который вёл оживленную беседу с неким пожилым джентльменом в пальто, из-под которого выглядывал зеленоватый атласный жилет. Увидев Гэлбрайта, сержант прекратил дискуссию и уставился на инспектора с некоторым любопытством.

— Чем могу служить, господин инспектор? — вежливо спросил он его. — Дело вот в чем, — не дожидаясь его ответа, начал Соссюр, — один гражданин из Португалии, — сержант кивнул на джентльмена в пальто, — в сопровождении трёх своих друзей прибыл сюда и хочет срочно переговорить с нашим начальством...

Сам гражданин Португалии в это время молча стоял рядом с Соссюром и сверлил Гэлбрайта пронзительным взглядом своих маленьких глаз. Его редкие седые волосы были тщательно зачесаны назад, а рот презрительно скривился, как будто он терпеть не мог находиться в компании американских полицейских. Инспектор, не сказав Соссюру ни слова, прошел мимо них и шагнул в открытые двери полицейского участка.

— Но у них нет времени ждать, ибо они спешат попасть в аэропорт, — донесся до его ушей голос сержанта.

Инспектор, переступив порог, с удивлением обнаружил, что в этот самый момент в помещении полицейского участка было необычайно много людей — несколько взрослых в штатском, группа подростков в спортивных костюмах и какие-то пожилые женщины в ярких платьях... Гэлбрайт, не останавливаясь, направился в кабинет господина главного инспектора Сеймура. Когда он поднялся на второй этаж и открыл дверь в кабинет, тот оторвался от своих бумаг и, бросив равнодушный взгляд на гостя, сказал:

— Что ж, Гэлбрайт, давайте посмотрим, чего вы там нарыли. Присаживайтесь, пожалуйста.

Он кивнул в сторону кресла, но Гэлбрайт, сухо поблагодарив его, вместо этого достал из кармана две фотографии и, положив их на стол перед господином главным инспектором, подождал, пока тот обратит на них своё внимание. Внимательно рассмотрев фотографии, Сеймур, бросив мимолётный взгляд на фотографии, поднял глаза, полные едва сдерживаемого любопытства, на своего гостя.

— На первой фотографии запечатлён дровосек, умерший двадцать четыре года назад, — начал Гэлбрайт, — это произошло в Глостере, где я провел свое детство. Бедняга умер прямо на операционном столе — ему вскрыли мозг, чтобы удалить опухоль. А на втором снимке, — в этот момент его голос непроизвольно дрогнул, — заснята семья Йонс с их маленькой дочерью, которой в следующем году исполнилось бы одиннадцать лет, но, к сожалению, она умерла сегодня утром в палате детской больницы Рэндалла после операции по удалению жизненно важного внутреннего органа.

Гэлбрайт хотел придать своей речи как можно более официальный оттенок, чтобы не выдать господину главному инспектору тех чувств