сопереживания, которые он сам не ожидал испытать по отношению к малышке, которую знал самое большее один день. Но Сеймур был слишком проницателен, и инспектора охватило душевное смятение. Гэлбрайт прервал себя — он вдруг почувствовал, что за каждым словом речи, которую он сейчас произносил своему слушателю, скрывалась почти физическая боль, какая-то неумолимая тяжесть, камнем упавшая на его сердце.

— Итак... — произнес господин главный инспектор в наступившей тишине.

— За обеими этими смертями стоял один и тот же человек — доктор Бэйзлард, который работал в больнице, о которой я упоминал. Сегодня утром, сразу после смерти ребёнка, доктор собрал свои вещи и отбыл в Англию, чтобы, я в этом уверен, избежать судебного преследования.

Гэлбрайт достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и щелкнул зажигалкой.

— Его возвращения в Америку я не жду, — добавил он с какой-то обидой, поднося сигарету ко рту.

После этого он подошел к окну и остановился, глядя вниз на улицу, полную людей. О чем он думал в тот момент? Трудно сказать. Скорее всего, Гэлбрайт вспоминал о том, что любит эту жизнь, любит Портленд, его улицы и всех его жителей. А может быть, он предавался Большой Скуке, вызванной, конечно, не какими-то праздными мыслями, но мрачными переживаниями... Он не видел, что делал в этот момент господин главный инспектор Сеймур, да и не хотел видеть — закончив свою речь, Гэлбрайт словно сбросил с плеч невидимый, но невероятно тяжёлый груз, который до этого давил на его душу.

Внезапно он услышал у себя за спиной вкрадчивое покашливание. Потушив сигарету, инспектор отвернулся от окна, поняв, что это был приказ вернуться к столу.

— Знаете, Гэлбрайт, — начал господин главный инспектор Сеймур, — вы явно так обеспокоены судьбой этой юной леди, что я чувствую себя обязанным отправить вас к Джордану Тёрлоу.

— Простите, но кто это? — Гэлбрайт сделал шаг ближе и склонил голову, словно боялся пропустить хоть слово.

— Это субъект, отбывающий наказание в исправительном учреждении Колумбия-Ривер. Он был приговорен к восемнадцати годам тюремного заключения по подозрению в изнасиловании несовершеннолетней девочки, которая была дочерью его соседей. Суд обвинил его в том, что он воспользовался доверием матери жертвы и заставил самого ребёнка посетить его дом, где оказывал на него давление и моральный прессинг.

Слушая эту историю от господина главного инспектора, Гэлбрайт подумал о том, как было бы замечательно, если бы все гадости и горести, которые этот мир приносит людям, случались только с теми, кто этого заслуживает, но никогда с маленькими, невинными детьми. «Но увы, люди не делятся на хороших и плохих», — с грустью подумал он. Тем временем Сеймур продолжал свой рассказ.

— Перед арестом мистер Тёрлоу, по словам родителей девочки, надругался над ней в квартире своего друга. В целом, мне стоит отметить, что у неё был очень эмоциональный отец — он был готов буквально на всё, чтобы засадить за решетку обоих мужчин, но суд постановил, что вина друга Джордана не была доказана.

— Понятно, — сказал Гэлбрайт, когда Сеймур закончил свою речь, — и что же вы предлагаете мне делать?

— Поезжайте в исправительное учреждение Колумбия-Ривер и попросите об аудиенции с этим заключенным. Насколько я знаю, на самом деле он вовсе не плохой парень, но вы же знаете о силе публичного порицания...

— Что я с этого получу? — от волнения Гэлбрайт перебил господина главного инспектора.

— Это зависит только от вас, Гэлбрайт, — тихо ответил тот, — может быть, душевное спокойствие, а может быть, жажду к действию. В любом случае, слова мистера Тёрлоу внесут ясность в ваши мысли.

Гэлбрайт невольно опустился на стул. Он не осмеливался принимать эти слова господина главного инспектора за чистую монету, но какой-то частью своей души понимал, что, к сожалению, это является правдой.

— Я не берусь решать за вас, что вам нужно, могу лишь сказать, как я представляю вашу дальнейшую тактику, — продолжил Сеймур. — Вы ведь вправду хотите пойти до конца и уничтожить этого человека? — вдруг произнёс он, имея в виду доктора Бэйзларда.

— Простите, вы действительно сказали... — Гэлбрайт хотел переспросить собеседника, но Сеймур поднял руку.

— Это образное выражение, — как бы утешая своего слушателя, сказал он, — потому что никто не собирается доводить это дело до полного уничтожения подозреваемого. Мы полицейские, Гэлбрайт, а не палачи.

— Так что же мне делать прямо сейчас? — начал терять терпение Гэлбрайт.

— Езжайте, — важно и лаконично сказал господин главный инспектор.

С этими словами он надел очки и пододвинул к себе толстую стопку бумаг, давая понять своему собеседнику, что тот свободен. Возможно, господин главный инспектор намеревался добавить к этому «Прощайте», но тут в кабинет ворвались четыре человека в штатском, среди которых Гэлбрайт узнал того самого седовласого мужчину с зелёной жилеткой, который не так давно разговаривал с молодым сержантом Соссюром. Инспектору ничего не оставалось, как покинуть кабинет Сеймура и направиться к выходу из полицейского управления.

Выйдя в коридор и закрыв за собой дверь, Гэлбрайт слышал, как четверо португальцев начали громко выкрикивать какие-то фразы на своём родном языке, явно пытаясь продемонстрировать господину главному инспектору, насколько важное значение имеет их дело, и насколько им нужно немедленное вмешательство американской полиции. Только добравшись до лестницы, ведущей на первый этаж, Гэлбрайт перестал слышать их яростные крики и спокойно начал спускаться. Оказавшись на первом этаже, инспектор немного поколебался, вспоминая название колонии, которое назвал ему Сеймур, а затем решительно толкнул дверь и вышел на залитую солнцем улицу.

Этюд в вечерних тонах

Джо завели в маленькую комнату с серыми стенами, в которой кроме стола и двух стульев больше ничего не было. Охранник слегка подтолкнул заключенного в спину и, убедившись, что тот послушно сел на ближайший к выходу стул, закрыл за собой дверь. Мрачные мысли витали в голове Джо. Он отбывал наказание в этой тюрьме целых два года, и это составляло лишь одну девятую всего срока. За это время он почти забыл, каково это — быть свободным, дышать свежим воздухом и свободно общаться с другими людьми...

В голову Джо закралась безумная мысль, что его вызвали в эту комнату для того, чтобы освободить отсюда пораньше, но здравый