– Мне таких приказов не давали, – осторожно сказал стражник.

Больше не говоря ни слова, Уф ударил его кулаком в лицо – стражник упал навзничь, стукнувшись головой о стену. Без сознания он сполз на землю.

– Говорил же, что приказ у меня на кулаке. Ну что, прочитал?

Уф спустил меня на землю, и мы прошли крадучись вдоль стены и добрались до конюшни. Там Уф сказал:

– А теперь прощай. Здесь распрощаемся. Ночью в конюшне никого нет, только сторож, который обходит двор. Он раз в час заглядывает внутрь. Я выйду через кухню. Больше не вернусь. И ты иди, умри с девчонкой и лошадью. Ты свободен. Выбирай сам.

– Спасибо.

Он покачал головой.

– Когда тебя привезли, я сказал, что убью тебя. А теперь ты сам убьешь себя. Разницы нет.

– Для меня есть.

Он согласно кивнул, развернулся и пошел обратно.

Я скользнул внутрь конюшни и увидел зверюгу в клетке, стоявшей посередине. Она все еще раздувала ноздри и перебирала копытами, но на решетку больше не бросалась. Я молча подошел ближе, понимая, что, несмотря на уверения Уфа, стражники могут появиться здесь в любой момент, хотя бы ради того, чтобы узнать, мертва ли девчонка или еще нет.

Лошадь всхрапнула и заржала, и мне стало не по себе.

– Фалькио? – прошептала Алина.

– Да, это я. Ты в порядке?

Она кивнула; я едва мог разглядеть ее в полумраке конюшни.

– Она не сильно кусалась, только двигаться мне не разрешает. Храпит, когда я пытаюсь встать.

– Понятно, – сказал я.

Я протянул руку сквозь решетку к лошадиной гриве.

– Привет, девочка, – ласково сказал я.

Лошадь куснула меня и лягнула задними копытами решетку.

Боль привела меня в чувство.

– Дан’ха ват фаллату, – сказал я. – Я из твоего табуна, чертяка. Больше не кусайся.

Лошадь снова всхрапнула.

– Злится, – сказала Алина.

– Знаю.

– Она злится, но, думаю, все понимает. Когда я разговариваю с ней, лошадь меня понимает. Если я говорю, что не буду вставать, она оставляет меня в покое. А если говорю, что хочу подвинуться, лошадь начинает сердиться. Думаю, она все понимает, Фалькио, и ужасно злится.

Я вздохнул.

– Я тоже злюсь. Они забрали моего короля. Убили его, и моих друзей, и мою жену. Понимаешь, чертова зверюга? Они забрали у меня жену. Жену – она была всем для меня, моим табуном. Дан’ха ват фаллату. Ты злишься? Посмотри на девочку. Она тоже злится, – сказал я лошади, показывая на Алину. – Они и у нее отобрали семью, ее табун.

Лошадь чуть не оторвала мне руку, но я ее вовремя убрал.

– Ладно, больше не буду тыкать в тебя пальцами.

Я подошел к стене, где висел железный прут с ключом на конце, и снял его.

– Они убили весь твой табун, – сказал я небесной лошади. – Они убили и наши табуны. Теперь у нас есть выбор. Дан’ха ват фаллату. Мы можем стать одним табуном и вместе драться с ними или умереть поодиночке.

Я вставил ключ в прорезь замка. Лошадь начала бить копытами и ударяться о прутья решетки.

– Пришло время выбирать. Сейчас я открою дверь. Ты можешь напасть на меня, и тогда я погибну, и девчонка тоже, когда они придут за ней. А можешь сбежать – тогда они убьют нас, а со временем найдут тебя и тоже убьют. Или ты можешь вывезти нас из дворца. Поодиночке нам не выбраться отсюда живыми, но ты можешь нас спасти: мы проломим ворота и, возможно, даже выживем и прорвемся в город.

Лошадь немного успокоилась, но не подавала никаких знаков, что поняла мои слова. Да я и сам не знал, какого знака ждал от нее.

– Открывайте клетку, Фалькио. Быстрей! Я слышу, как они идут, – сказала Алина.

– Дай знак, что поможешь нам, – обратился я к лошади. – Дан’ха ват фаллату. Покажи, что считаешь нас одним табуном.

Послышались крики. Наверное, кто-то увидел меня, и скоро сюда прибегут стражники. Я надеялся, что их будет не слишком много: я был настолько слаб, что вряд ли бы справился даже с двумя. И вдруг лошадь пошевелилась, огромная зверюга вдруг уменьшилась в размере. На самом деле она встала на колени, пригнувшись к земле. Я повернул ключ в замке и открыл дверь клетки.

– Забирайся на нее, – сказал я Алине.

Девочка посмотрела на меня как на сумасшедшего.

– Либо она поможет нам, либо нет. Забирайся. – Я поднял Алину и усадил на спину лошади.

Девочку она не убила, и я счел это хорошим знаком и сам неуклюже взобрался на спину животного. Как раз в это время в дверь вбежали первые стражники.

Я прижался к спине лошади.

– Дан’ха ват фаллату, – сказал я, поглаживая ее шею. А затем зашептал на ухо еще одно слово, которое помнил из книги с легендами. – К’хей. К’хей, к’хей, к’хей. Лети. Лети. Лети.

Когда стражники подбежали к клетке, обнажив клинки, я почувствовал, как подо мной начали перекатываться мыщцы лошади фей; заржав, словно гром разгневанного бога, она бросилась к двери клетки, растоптав стражников, угодивших под копыта, а затем рванула из конюшни прямо в звездное небо.

Удержаться на спине животного было так же трудно, как устоять на ногах во время землетрясения. Меня болтало в разные стороны, и держался я лишь благодаря тому, что лошадь вовремя меняла направление, подхватывая меня. Алине было еще хуже.

– Сунь руки в петли плаща, – крикнул я, когда мы неслись к воротам, а под копытами лошади остался очередной стражник.

К стражникам лошадь фей жалости не питала, словно помнила каждую рану, каждый удар и порез. Наверное, именно так и было.

– За ворота! – прокричал я ей в ухо. – Нужно убираться отсюда! Ты не можешь убить всех стражников во дворце.

Полагаю, что если она и не поняла моих слов, то угадала их значение, потому что чуть не скинула меня в ту же секунду.

– Ладно! Можешь растоптать их всех и каждого, но тогда они убьют девочку. Защити ее! Защити жеребенка!

Не знаю, расслышала ли лошадь мои слова сквозь крики стражников, но она наконец бросилась к дальним воротам. Огромные, двенадцать футов в высоту, они были сделаны из таких же крепких прутьев, как и ее клетка. Я надеялся, что замок на них не слишком надежный.

– Держись! – крикнул я Алине и прижался к лошадиной шее, когда животное молнией бросилось вперед. В какой-то момент я даже испугался, что она сейчас врежется в ворота головой, но в последний момент она встала на задние копыта, а передними ударила в металлическую решетку. Прутья погнулись, замок отлетел в сторону, и мы вырвались на свободу.

За спиной раздавались крики, свистели пролетающие мимо арбалетные стрелы. По крайней мере две вонзились лошади в ляжки, но даже если она и почувствовала боль, то никак этого не показала – просто продолжала скакать по главной улице. Я возблагодарил святых за то, что уже спустилась ночь и немногие погибнут под копытами взбесившейся твари.