Змеиные глаза пристально смотрели на меня.

Паника, паника, паника, — приказывала я себе.

Кричать.

Я не могла.

Ничего не работало, ни мой голос, ни мои конечности. Все, что я чувствовала, — это слой холодного пота на коже.

Появилось знакомое лицо, безопасное лицо, и мне показалось, я улыбнулась.

— Тссс. Я держу тебя.

Истон. Это Истон. Он лучший сталкер.

Последняя мысль, пришедшая мне в голову, прежде чем чернота поглотила меня целиком, это…

Он приближается.

Он придет за мной.

Ева

Большие пальцы скользили по моим волосам, тихий шепот шептал на ухо.

Теплая дрожь пробежала по моему телу, когда я заставила себя открыть отяжелевшие глаза. Потребовалось несколько попыток, прежде чем они перестали сопротивляться.

Комод и рамка для фотографий медленно обрели форму. Фигуры на фотографии расплывались по краям, но я могла сказать, что это молодые Истон и Айзек. Меня переполнило облегчение. Я в комнате Истона. Я попыталась сесть, но ничего не получилось. Я попыталась снова, на этот раз, пока смотрела на свое тело, но когда мои пальцы только подергивались, меня озватила тошнота.

Мои губы приоткрылись, вырыались неглубокие вздохи, но я не могла — мой голос — он не работал.

— Привет.

Слово парило где-то над моей головой, и я поняла, что рука Истона в моих волосах, моя голова у него на коленях.

— Шшш. Все в порядке. Ты в безопасности.

Слова проникли в мои поры с дежавю. Эхо нашего прошлого. Слезы защипали глаза.

В безопасности.

В безопасности.

Я в безопасности.

Тогда почему я не могла двигаться? Почему я не могла говорить?

Я попыталась покачать головой, но она лишь лениво повернулась в сторону, как будто моя шея — это лапша, поддерживающая вес кирпича.

— Дыши, Ева, — он убрал волосы с моего лица. — Медленно, ровно.

Я вдохнула и ждала, когда кислород наполнил бы мои легкие, но вместо этого у меня перехватило горло. Я попыталась снова и снова, с отчаянием взбираясь…

— Все в порядке. Не торопись. Когда будешь готова, расслабь горло и медленно вдохни через нос.

Я взяла паузу, чтобы позволить спокойствию овладеть мной. Помогало сосредоточение на ровном дыхании Истона. Каждый выдох глубокий и медленный. Я слушала раз. Два. Три.

Три.

Я досчитала до трех, сам того не осознавая. Совсем как мама. Ее мягкая улыбка появилась в поле зрения, и непролитая слеза скатилась с моих ресниц. Я чертовски ненавидела плакать. Я и так часто это делала, но, по крайней мере, мое горло расслабилось, когда пришли мысли о ней. Я медленно вдохнула. Кислород поступил в легкие, и вырвалось рыдание.

Настоящий всхлип.

Я издала звук.

— Истон… — это невнятный шепот, но он услышал его.

— Ева.

Он произнес мое имя так, словно это секрет, которым он хотел поделиться. Его большой палец провел по моей щеке, теплые губы коснулись моего лба, и я ненадолго закрыла глаза.

— Я не могу… Я не могу пошевелиться.

— Я знаю.

Слова жесткие, грубые. Прошел такт, затем другой.

— Ева… Ты помнишь, замечала ли что-нибудь необычное до того, как почувствовала себя не в своей тарелке? Кого-нибудь?

Я начала еще одну бесполезную попытку покачать головой, когда в голове мелькнули рыжие волосы. Зеленые глаза не отрывались от моей бутылки с водой.

— Чт… — я сглотнула, прежде чем попробовала снова. — Уитни.

Истон нахмурился.

— Что?

Когда я ничего не сказала, виски потемнело так, что меня бросило в дрожь.

Я уже видела этот взгляд раньше.

Однажды.

За пределами класса мистера Доу.

Сон овладел моим сознанием, заманивая закрыть глаза, но я не могла. Пока нет. Была еще одна вещь, которую он должен знать. Единственное, что преследовало меня достаточно глубоко, чтобы причинять физическую боль.

— Истон, — застонала я.

— Все в порядке. Отдохни немного, и мы поговорим позже.

— Здесь что-то есть. Кто-то… — мое дыхание стало тяжелым, когда я уступила притяжению. — Мужчина. Он хочет, чтобы я вернулась.

Кажется, я произнесла это вслух.

Надеюсь, что так и было.

Мир превратился в глубокое, темное море, и я опустилась прямо на дно.

Мои губы приоткрылись, я глубоко дышала. Я вздохнула, уткнувшись в гладкие простыни. Мне так удобно.

Так тепло.

Мои глаза распахнулись навстречу мягкому солнечному свету, который проникал в комнату Истона. Я укрыта его одеялом и одной тяжелой рукой, его твердое тело прижато к моей спине. Его ладонь лежала на моем плоском животе, его пальцы чуть выше моих трусиков. Наши ноги обнажены и переплетены вместе, и я поняла, что на мне больше нет джинсов. Должно быть, он снял их, чтобы мне было удобнее, прежде чем скользнул ко мне сзади.

Его теплое дыхание, тяжелое со сна, коснулось моей шеи сбоку. С каждым ударом мое сердце забилось немного сильнее.

Он обнимал меня всю ночь.

Я была одурманена наркотиками, неподвижна, готова к тому, чтобы меня взяли, а он только держал меня.

Я облизала губы, ощущая вкус соли, а затем быстро вытерла мокрую щеку рукавом.

Образы черных волос и ледяных глаз все еще заполняли мой разум, но я не знала, что реально. Действительно ли он наблюдал за мной? Или моя коробка снова неисправна, и страх и замешательство приглашали поиздеваться надо мной? Я не могла толком разглядеть его лицо, но я была недостаточно вменяема даже для того, чтобы видеть тротуар.

И Уитни.

Гнев разгорелся в моем животе, испорченный неверием и чем-то еще. Чем-то, что ощущалось как предательство. Я знала, что она ненавидела меня, но настолько, чтобы накачать наркотиками? Как? Почему? Я даже не знала, почему она так сильно меня ненавидела. Вся эта болтовня о папочкиной шлюхе слабовата. Она понятия не имела, насколько меня тошнило от этого оскорбления и почему, так что это не могло быть личным.

В этом нет никакого смысла.

Волосы Истона защекотали мне ухо, его рука сжалась вокруг меня. Я сглотнула и оглянулась через плечо. Его глаза закрыты, дыхание тяжелое и медленное. Даже во сне он хотел защитить меня.

Дурацкий комплекс полицейского, — подумала я, целуя его в подбородок и переплетая свои пальцы с его. Его чувство чести однажды привело бы к тому, что его убили бы.

Мой взгляд скользнул к его гитаре, стоящей у стены, и я глубже погрузилась в его объятия. Мой пульс падал, подскакивал, трепещал. Если Истона убили бы, я пошла бы ко дну вместе с ним. Возможно, он — единственная причина, по которой я все еще жива.