Конечно, судебные психологи помогают не только охотиться за убийцами. Как правило, приходится работать с пациентами и преступниками в учреждениях, делать работу для уголовных и гражданских судов. По словам Майка Берри, он, как и его коллеги, за год составляет около 100 отчетов. Примерно 5 % из них оспариваются, и нужно идти в суд и отстаивать свою точку зрения. Таким образом, за год он появляется в суде раз пять. Вне суда судебные психологи много работают с преступниками в изоляторах и психиатрических больницах, иногда пытаясь подготовить их к жизни на свободе, а иногда и выбить из них информацию, полезную для раскрытия уголовных дел (как получилось у Дженни Катлер с Джоном Даффи). Майк говорит: «Я работаю и с преступниками, и с жертвами. Все это непросто. Надо понять, осмыслить, что произошло… иногда не удается докопаться до истины месяцы, а то и годы».

Майк Берри отдает должное вкладу академических психологов: «Ученые чаще спрашивают: "А где факты?"» Они исследуют такие разные области, как речь насильников, передвижения серийных преступников и проведение допросов. Все это очень полезно и дает ценную информацию, которую можно использовать для профилирования. По мнению Дэвида Кантера, которого Берри считает «главным специалистом в этой сфере», наибольший вклад в криминалистику психологи внесли в сфере допросов преступников, жертв и очевидцев. Ведь допросы и расспросы – искусство, как известно, сложное, и чреватое ошибками. Изучив искусство ведения допроса, психологи сформулировали важные принципы: следует выстраивать атмосферу открытости, воссоздавать контекст обсуждаемых событий, задавать вопросы, на которые невозможно ответить «да» или «нет»; не перебивать собеседника, интересоваться всем, что он говорит, даже вещами с виду несущественными. Хотя все люди разные, нередко бывает, что призыв сказать правду показывает собеседнику, что ему доверяют и его уважают. Еще один хороший способ добиться признания от подозреваемого: внушить ему, что есть веские доказательства по его делу. Однако в жизни все не так, как в кино: под давлением человек может закрыться или сделать ложное признание. Кроме того, в наши дни разговоры записываются, и любая попытка давления приведет к тому, что в зале суда такие признания будут отклонены.

Все чаще судебные психологи занимаются «психологической аутопсией»: попыткой понять состояние ума человека, прежде чем он умер. Ведь патологоанатом может выявить физические причины смерти, но не всегда способен понять, что это: самоубийство, убийство или несчастный случай. Психологи изучают дневники, электронную переписку, активность в Интернете. Они выясняют умственное здоровье родственников умершего и беседуют с людьми, знавшими его.

В 2008 году Майк Берри комментировал (для Sky Television) необычный случай исчезновения девятилетней школьницы Шэннон Мэтьюз в Дьюзбери, Западный Йоркшир. В своем понимании событий он учитывал именно те нюансы формулировок и поведения, которые необходимы для психологической аутопсии. «Я заметил, что, когда у ее матери [Карен] брали интервью, она сидела на диване рядом со своим молодым сожителем и один из ее детей пытался взобраться на ее колени, но она его отпихивала. Я подумал: "Если ты только что потерял одного из своих детей, ты будешь остальных крепко прижимать к себе. А тут совсем иное". И потом она сказала что-то вроде "Соседи обрадуются, когда девочку найдут" вместо: "Я буду рада, я буду на седьмом небе"». Как выяснилось, Карен опоила дочку темазепамом и отдала сообщнику, который продержал ее месяц в доме неподалеку. План состоял в том, что приятель Карен «найдет» Шэннон, а затем они с Карен разделят денежное вознаграждение. Однако, следуя наводке, полиция нашла девочку в доме сообщника. Ее втиснули в выдвижной ящик диван-кровати.

А вот более типичный пример психологической аутопсии: расследование после смерти эксцентричного американского бизнесмена Говарда Хьюза в 1976 году. Унаследовав в 18 лет отцовский бизнес в Хьюстоне (штат Техас), он к 60 годам стал самым богатым человеком в США. Однако у него развился сильнейший страх перед инфекциями. Он переехал в Мексику, вводил себе кодеин, ходил без одежды, месяцами не стриг волосы и ногти, не принимал ванну, не чистил зубы и проводил по 20 часов в сутки в туалете. Из-за уединенного и странного образа жизни его завещание оспаривалось. Поэтому доктор Реймонд Фаулер, президент Американской психологической ассоциации, проверял, не был ли Хьюз сумасшедшим и не утратил ли связь с реальностью. Он сделал вывод, что, хотя миллионер был психически неуравновешенным и крайне эксцентричным, он всегда знал, что делает, и сумасшедшим его назвать нельзя. Поэтому завещание было признано действительным.

В 1827 году писатель Томас де Квинси в своей статье «Убийство как разновидность изящных искусств» (On Murder Considered as One of the Fine Arts) шутливо предлагает оценивать убийство не с юридической точки зрения, а с эстетической. Что ж, в известном смысле судебный психолог именно этим и занимается. Он пытается нарисовать картину происходящего в чьей-то голове. (Впрочем, скорее, не «он», а «она»: 85 % судебных психологов – женщины.) Прекрасного в этой картине может быть и мало, но это имеет смысл для человека, о голове которого идет речь. И чем лучше мы понимаем странные вселенные иных наших собратьев, тем больше шансов, что примем меры прежде, чем они начнут сеять разрушение.

Работая адвокатом в течение 13 лет, Фиона Рейтт считала научные доказательства лишь «частью процесса». Но, когда вернулась в университет (в Данди), она стала беседовать с учеными и психологами о том, «как улики собираются на месте преступления, как хранятся, как используются и чем все заканчивается в зале суда». Сейчас, будучи профессором доказательств и социальной справедливости, она изучает превратности, сопутствующие каждому этапу этого пути: «У всех есть свой интерес в том, как используются улики: от момента их обнаружения до судебного процесса». Полиция не всегда изучает улики глубоко, а зачастую лишь тогда, когда надеется с их помощью выстроить обвинение. Прокуроры игнорируют факты, указывающие на невиновность обвиняемого. Адвокаты пренебрегают указаниями на виновность их подопечных и заявляют отвод важным свидетелям. В центре всей этой борьбы находятся сами улики и криминалисты, которые используют все свои умения, чтобы представить и интерпретировать их. Если это выгодно юристу, он сначала дискредитирует показания эксперта, а затем его доброе имя.

Возьмем типичную улику: куртку подозреваемого в убийстве. Эксперт старается как можно быстрее использовать клейкую ленту, чтобы собрать волокна или волосы для анализа. Затем кладет куртку в пластиковый мешок и отсылает в лабораторию, чтобы там ее проверили на наличие кровяных пятен. После необходимых тестов эксперт снова упаковывает куртку и сохраняет ее для последующей демонстрации в зале суда. Если экспертиза не выявит ничего полезного, куртка отправляется на склад. Там она ждет следующего прорыва в науке (например, сверхчувствительного ДНК-профилирования), который позволит снять с нее необходимые данные.