Баран я всё-таки! Надо было не вы*бываться тогда, а позволить ей отсосать – всё хоть какая-то компенсация за весь этот дурдом.

Чтобы немного отвлечься от горячих, неуемных фантазий, возвращаюсь к теме нашего разговора и пересказываю Зойкину версию событий, пристально следя за Настькиной реакцией.

Она, наконец, собирает свои пожитки, возвращается в исходную позу и некоторое время слушает совершенно без эмоций, лишь в парочке мест её пробивает, и она одобрительно хмыкает, и весело усмехается, качая головой.

-Ну, что скажешь? – закончив, иронично интересуюсь, продолжая скользить по ней голодным взглядом. Ни хрена я не отвлёкся, просто приглушил своё «хочу», и сейчас оно требовало проценты, как озверевший кредитор.

-Потрясающе! - подхватив, меж тем, мой тон, насмешливо отвечает Настька, даже не подозревая, что за беспредел с её участием лютует в моей башке. – В этой версии я себе нравлюсь гораздо больше. Такая прямо femme fatale. – смеётся она.

-А ты не такая? – уточняю, подводя к нужным мне ответам.

-Не такая.

-И какая же? – настойчиво продолжаю допрос, давая понять, что больше не позволю ходить вокруг да около, но она опять молчит. – Настя, я жду!

-Чего?

-Откровений.

Вздохнув, словно перед прыжком, поднимает на меня взгляд и ровным, абсолютно лишенным эмоций голосом признается:

-Ну, раз откровений… Дура я. Дура, которая в тебя влюбилась. Так достаточно откровенно?

Сказать, что она убрала меня этим признанием – не сказать ничего. Всякое ожидал, но не то, что она вот так в лоб и сразу насмерть.

Вот тебе и не femme fatale. Да эта девочка со своим творческим мышлением ещё всех переиграет. Но, кажется, я начинаю понимать эту перверсивную логику. Похоже, она решила, что раз уж я видел её грязное белье, то терять ей, собственно, нечего.

Господи, какой же она ребёнок! И вот что на это ответить?

Смотрю на дорогу перед собой, пытаясь подобрать слова. На горизонте маячит город. Сбрасываю скорость, и наконец, с невозмутимой рожей сообщаю:

-Откровенно, но ни хера не информативно.

-Твои проблемы.

-Серьёзно? – охрениваю с её наглости, начиная по-новой заводиться. – А ты в курсе вообще, что я тебя и посадить могу?

-За что? За то, что перед школой упражнялась циферки переписывать? – насмешливо уточняет она. – Я же никому их не показала.

Вот ведь сучка мелкая, соображает! Ладно, один – ноль.

-А что ты с ними вообще собиралась делать?

-Не знаю, ещё не придумала. Просто хотела, чтоб тебе жизнь медом не казалась.

-А сейчас что? Не хочешь?

-Ну, почему же? Хочу.

-И что делать будешь? - снисходительно интересуюсь, угорая с нашего диалога «без купюр», вот только ответ озадачивает.

-Ничего. Просто наблюдать.

-М-м… И за чем же вы, Анастасия Андреевна, будете наблюдать, если не секрет?

-Помилуйте, Сергей Эльдарович, какой же это секрет? – смеётся она наигранно, подхватив мой елейный тон. – Наблюдать и с превеликим удовольствием я буду за тем, как мой отчим и Влад Елисеев отымеют тебя во все щели без вазелина, расчленят, а потом позволят шакалью догрызть где-нибудь под деревом.

Она веселится, а я просто херею.

-Что, бл*дь? Че ты сказала? - ударив резко по тормозам, и едва не вписавшись в кого-то, поворачиваюсь я к ней, сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не дать волю своему гневу и не придушить суку. Вот ведь стерва!

-Ты совсем придурок?! - кричит она, ударившись головой.

-А ну-ка пошла вон!

-Что? – видимо, все ещё находясь в шоке, не догоняет она.

-Выметайся, сказал! - рычу, чувствуя, что еще чуть-чуть и Настенька себя будет по кускам собирать.

Меня колотит от ярости и я уже ни черта не соображаю. Даже промелькнувшие в её зеленющих глазах слезы не отрезвляют.

Несколько секунд мы сверлим друг друга дикими, полыхающими взглядами, а потом она усмехается, не скрывая презрения и отстегнув ремень безопасности, выходит из машины, со всей дури хлопнув дверью. У меня все вскипает внутри и от раздражения, и накатившей пустоты хочется ее добить, поэтому опустив стекло, бросаю:

-И чтобы больше я тебя не видел в своем доме!

Она оборачивается и показав средний палец, выплевывает:

-Да спи спокойно, мудак, больше не увидишь!

И все, я просто озверел.

Выскакиваю из машины и лечу следом за этой паскудой. Она, заметив меня, меняется в лице и не глядя, бросается через дорогу.

-Стой, дура, задавят же! – ору во все горло, но она будто обезумевшая летит навстречу своей смерти.

Когда слышу истеричный визг тормозов и гудок клаксона, в груди все замирает. Зажмуриваюсь, как маленький, когда её фигурка исчезает в разом застывшем потоке машин и не дышу. Боюсь пошевелиться, увидеть, узнать… Боюсь, что все так нелепо. Она ведь такая юная, красивая, умненькая, невероятно талантливая. Ей жить и жить, украшать этот мир, олицетворять все самое прекрасное, что в нем есть и делать его лучше. Уж если не такие, как она, то кто?

Я много в этой жизни повидал смертей, и виновен был, « и мальчики кровавые в глазах» [1]. Вот только я не Бориска Годунов, а они совсем не царевичи Димитрии, невинно убиенные. Сплю, короче, спокойно.

Однако точно знаю, если с этой девочкой что-нибудь случится, спать спокойно я уже не смогу. Винить себя буду, сжирать изо дня в день. И не потому что чувствительный шибко. Нет. Просто прикипел я к ней, как-то так по-особому прикипел, несмотря на то, что она мне костью в горле.

Не знаю, до чего бы я ещё додумался на панике, но тут услышал отборный мат и её крик.

Сам не понял, как сорвался с места и помчался на голос. То, что я увидел, привело в такое бешенство, какое я не испытывал с малолетнего возраста, когда мне просто башню срывало, и я зверски избивал тех, кто мне был не по нраву.

Она сидела на асфальте с разбитыми коленками, рыдала, прижимая ладонь к щеке, а над ней стоял какой-то двухметровый мудила и схватив её за волосы, замахивался для второго удара.

-Шалава, я тебя научу, как под колеса кидаться! – последнее, что он сказал, прежде чем я подлетел и без лишних церемоний и слов, ударил под дых, а после впечатал его мордой в капот.

Как только раздался характерный хруст и кровь хлынула рекой, тишину разорвал Настькин истерический визг.

-Серёжа, не надо! – кричит она, но её голос кажется таким далёким, что я не обращаю внимание.

Перед глазами красной пеленой стоит картина, как эта двухметровая, раскормленная тварь замахивается на нее, и я просто не могу остановиться. Херачу со всей дури, выплескивая скопившееся за утро напряжение. У качка уже давно рожа в мясо, кровь хлещет со всех щелей, а мне мало. Хочу его убить, отбить нахрен все, потому что никто, никакая сука на этой Земле не смеет трогать мою девочку! И плевать мне, что она сама виновата, и что из-за неё он мог сесть в тюрьму. Мне на все плевать! Когда дело касается того, что мне дорого, мои чувства безоговорочны, они не знают объективности и разума. Я просто топлю за своё, а на остальное мне пох*й!