— Мой воспитатель настаивал, чтобы я учила оба языка — французский и английский; хотя свой английский я усовершенствовала гораздо позже.

Таня не заметила легкой заминки на последних словах и откликнулась:

— От людей, с которыми я работала, я нахваталась французских словечек, хоть этого и недостаточно, чтобы достойно поддерживать беседу. Но я рада, что нам не требуется переводчик. Мне приходится частенько прибегать к его услугам, хотя я стараюсь выучить кардинский. Я полагаю, он очень похож на русский, и вам будет гораздо легче его изучить.

Александра вовсе не собиралась его изучать, но не сказала об этом, а с любопытством спросила:

— Вы работали?

— Разве Василий вам не рассказывал? Я росла в таверне и понятия не имела о Том, кто я такая. Когда Штефан со своими друзьями разыскал меня и начал уверять, что я принцесса из неведомой страны, с рождения обрученная с крон-принцем, я не поверила ни единому слову. Сначала я решила, что это какая-то замысловатая шутка, а когда они стали настаивать на том, чтобы я уехала с ними, я испугалась, что меня собираются продать в какой-нибудь публичный дом. На Миссисипи такое случается.

Глаза Александры расширились от изумления, и она рассмеялась:

— В публичный дом? Таня усмехнулась:

— Звучит, конечно, нелепо, но тогда это казалось мне более правдоподобным, чем брак с королем страны, о которой я никогда не слышала.

— Понимаю вас. И что же в конце концов вас убедило, что они говорят правду?

— Уже на корабле, когда мы плыли в Европу, они наконец признались, что король — Штефан, а не Василий. — Таня фыркнула:

— Это была идея Штефана. С самого начала им пришлось со мной повозиться, и он решил, что я стану сговорчивее, если узнаю, что Василий и есть тот король, за которого мне предстоит выйти замуж.

— Не понимаю, почему.

— Я тоже не понимала. Тогда этот человек не внушал мне ничего, кроме отвращения, и казался слишком высокомерным и равнодушным, хотя, должна признаться, теперь я к нему по-настоящему привязалась.

— Вы хотите сказать, что к его надменности можно привыкнуть? — с сомнением спросила Александра.

Таня предпочла не отвечать на этот вопрос, решив сначала проверить кое-какие свои Подозрения.

— Могу ли я спросить вас, почему он не хотел, чтобы вы ели?

— А вы ему не скажете?

— Нет, если вы этого не хотите.

— Очень хорошо. Он не хотел, чтобы вы видели меня за столом. Он считает, что я ем как свинья, — весело сказала Александра, и Таня спросила:

— А это так?

— Только, когда он рядом.

— Кажется, я понимаю. Лазарь рассказывал мне кое-что о вашем путешествии, правда, в основном, о Василии. Вы действительно не хотите выходить за него? Это правда?

— А вы захотели бы выйти за такого развратника? — задала встречный вопрос Александра. Таня рассмеялась:

— Согласна, граф иногда позволяет себе лишнее, но он слишком красив, и женщины теряют голову. Я как раз собиралась предупредить придворных дам, что он теперь не свободен.

— Ну, это избавит меня от необходимости отрезать уши, — фыркнула Александра. Недоумение Тани граничило с испугом:

— Лазарь упоминал об этом, но он говорил, что это только слова. А вы и в самом деле резали?

— Нет, но все предпочитают не рисковать. Таня снова рассмеялась:

— Да, понятно. Но, знаете ли, Василий всегда был таким, какой есть, и вел свободную жизнь. А вы, как я понимаю, при первой же встрече сказали ему, что не хотите за него замуж, так с чего же ему менять свой образ жизни?

— Но я узнала об этой дурацкой помолвке всего за несколько часов до нашей встречи.

— Вы шутите!

— Вовсе нет, — возразила Александра, вновь переживая отвращение, которое испытала тогда. — Мой отец умеет хранить секреты. Он боялся, что я сбегу, если меня предупредить заранее, и весьма вероятно, что так оно бы и случилось, учитывая мою ярость в тот момент.

— И это единственная причина, почему вы не хотели за Василия замуж? Ваш гнев? — мягко спросила Таня.

— Нет, но я предпочла бы не обсуждать другую причину.

Александра покраснела, представив, как Таня отреагирует на сообщение о том, что она семь лет ждала, чтобы мужчина сделал ей предложение.

— Тогда забудем об этом. Но я привязана к Василию и поэтому должна спросить. Вы по-прежнему не питаете к нему никаких теплых чувств?

Александра не знала, что ответить, принимая во внимание то, что эта женщина была другом графа.

— Совсем недавно я поняла, что, возможно, он и обладает кое-какими достоинствами, но редко их обнаруживает. Впрочем, мои чувства к нему не имеют никакого значения. Вы сами сказали, что он бывает высокомерным и невыносимым, а я не видела его другим. Я никогда не смогла бы ужиться с таким человеком.

— А как ему ужиться с вами, с такой, как вы сейчас?

Александра покраснела:

— Возможно, я и притворяюсь, но лишь затем, чтобы облегчить ему наш разрыв, потому что не могу взять инициативу на себя.

При этих словах у Тани возникли сомнения, не стоит ли ей объяснить Александре, каков Василий в действительности.

Кое-что в рассказах Лазаря удивило Таню — например, то, что Василий бессознательно называл Александру «моя» и сначала просил Лазаря соблазнить ее, а потом проявил явные признаки ревности и велел Лазарю забыть об этом! Все это напоминало чувство, отнюдь не похожее на равнодушие, во всяком случае, в понимании Тани.

— А вы бы удивились, если бы узнали, что Василий делал то же самое, то и вы?

— Что Вы имеете в виду?

— Он старался скрыть от вас свой истинный облик. Действительно, в свое время он внушал мне отвращение, но, должна признаться, он тогда старался предстать передо мной в самом невыгодном свете и делал это намеренно.

— Зачем?

— Потому что почти все женщины влюбляются в него с первого взгляда — все дело в его лице, — и он опасался, что со мной произойдет то же самое, а ведь я должна была стать женою Штефана, а не его. Видите ли, он очень любит Штефана. Они привязаны друг к другу, скорее, как братья, а не как кузены, и Василий готов на все, чтобы обеспечить счастье Штефана, не говоря уж о такой малости, как отвратительное поведение. Вот он и корчил тогда какого-то надменного осла, а на самом деле он вовсе не такой.

Александра притихла:

— Не такой?

— Вовсе нет, только, может быть, чуточку надменен. Возможно, даже, очень надменен. Но это уж у него наследственное. Конечно, эта его дьявольская манера все высмеивать порой невыносима, но она искупается преданностью и верностью долгу.

— Какому долгу? Он ведь не более, чем…