точки, после которой или будет навечно запечатана, или откроется, явив миру свою истинную форму. Еще немного, и все решится. Хотя руки Чу Ваньнина все еще уверенно изливали поток энергии, но, присмотревшись, можно было увидеть, что они едва заметно дрожат…

Это был не Адский Разлом, где на выбор всего одна секунда и нет времени на сомнения.

Сейчас, видя приставленный к шее своего ученика острый шип, Чу Ваньнин начал колебаться. Своими глазами наблюдая мучения и боль Ши Мэя, он и сам испытывал невыносимые душевные страдания и не мог сохранять спокойствие.

Хуа Биньань, чуть приподняв подбородок, насмешливо сказал:

— Когда формация откроется, вы сможете первым принять бой и что-то изменить, но если сейчас этот нож вонзится в его шею, вряд ли ему удастся выжить. Образцовый наставник, подумайте как следует.

И тут вдруг вмешался Ши Мэй.

Он говорил негромко, но в этот момент все ясно слышали каждое его слово.

— На самом деле я никогда не любил танхулу[232.2].

— … — Хуа Биньань уставился на него сверху вниз, похоже, все еще не понимая, о чем он говорит.

Ши Мэй не плакал. Удивительное дело, но сейчас, когда он с высоты смотрел на близких друзей, старейшин и учителя, на его губах появилась легкая улыбка.

— Я не люблю засахаренные фрукты, но молодой господин в детстве постоянно просил меня помочь их съесть. Я всегда мечтал изучать технику магических барьеров, но, к сожалению, Учитель посчитал, что Небеса недостаточно одарили меня и отказался обучать этому искусству. Я… — его взгляд упал на Мо Жаня, — А-Жань, на самом деле, я знаю, что ты хотел сказать мне в тот день, когда раскололось небо над Цайде.

Мо Жань замер в оцепенении, растерянно уставившись на него.

Однако улыбающееся лицо Ши Мэя осталось все таким же мягким и спокойным:

— …Но потом Учитель вернулся, и ты словно язык проглотил, так и не решившись закончить ту фразу. Когда я увидел, как вы едите вместе на постоялом дворе, по выражению твоих глаз я понял, что в этой жизни ты больше никогда не произнесешь те недостающие слова.

Мо Жань: — …

— На самом деле, я восхищаюсь и завидую белой завистью молодому хозяину… и также завидую учителю, — тихо прошептал Ши Мэй. — И, конечно, вы можете посчитать меня отвратительным из-за этой зависти…

— Я никогда не буду считать тебя отвратительным! — тут же закричал Сюэ Мэн, глаза которого непроизвольно покраснели от подступивших слез. — Я... я правда не знал, что ты не любишь танхулу! Я правда не знал… Ши Мэй! Ши Мэй!

Однако Хуа Биньань уже начал терять терпение. Сильнее сдавив шею Ши Мэя, он уставился на Чу Ваньнина и потребовал:

— Я считаю до трех. Если образцовый наставник не отступится, я убью его!

— Нет! — охваченный паникой Сюэ Мэн повернулся к Чу Ваньнину и, не в силах справиться с волнением, закричал, — Учитель, отступитесь! Мы же не можем просто стоять и смотреть, как Ши Мэй умирает у нас на глазах! Остановитесь!

— Раз.

Едва заметная дрожь пальцев Чу Ваньнина теперь стала очевидной для всех.

Он посмотрел на Ши Мэя и, встретившись с теплыми и нежными персиковыми глазами, его обычно такие безжалостные и холодные глаза феникса увлажнились в уголках.

— Два!

Вшух..

И в тот же миг кровь брызнула в разные стороны.

Крики Сюэ Мэна и Мо Жаня слились в один душераздирающий вопль, который, словно острейший из мечей, пронзил небосвод:

— Ши Мэй!

— …Ни к чему считать до трех, — алая кровь продолжала течь, пока Ши Мэй не поднял руку, чтобы прикрыть глаза.

От начала и до конца он так и не заплакал.

Но сейчас кровь из его глаз, просачиваясь между пальцами, ручьями текла по щекам.

Когда Хуа Биньань досчитал до двух, он сам бросился на шип, который тот держал перед его лицом, и мотнул головой. От неожиданности Хуа Биньань побледнел и, желая избежать удара, попытался увести руку вверх, но в итоге нацеленное на шею Ши Мэя острое лезвие прошло по его глазницам, в один миг выколов оба глаза!

— Почтенный Юйхэн никогда не отступал, и… еще ни разу… не поддался… слабости.

— Ши Мэй!

— Ши Мэй!

Два вопля раскололи небеса.

Сердце Чу Ваньнина дрогнуло. Он и так уже отдал почти все силы на борьбу, и теперь, стоило ему увидеть, как у него на глазах его ученик ослепил себя, кровь отхлынула от его лица, а руки ослабли. В тот же миг формация вышла из-под контроля и нанесла ответный удар: из трещины вырвалась яростная волна мощной духовной силы и ударила Чу Ваньнина прямо в грудь, отбросив его сразу на три метра.

Чу Ваньнин захлебнулся кровью, но времени позаботиться о себе у него не было. Он сходу попытался залатать разросшуюся трещину, но было слишком поздно. Выйдя из ступора, Хуа Биньань довольно расхохотался и, схватив за шиворот обмякшего Ши Мэя, поднял его повыше. Его глаза ярко вспыхнули от ликования.

— Кто мог подумать, что ты окажешься не таким уж и бесполезным? Теперь, выходит, наоборот, — если я убью тебя, то могу и пожалеть.

— Хуа Биньань, что ты собираешься делать?!

Тот не ответил. Он лишь мельком посмотрел на кричащего Сюэ Мэна, после чего перевел взгляд на быстро расширяющуюся черную трещину в загадочном формировании и со смехом сказал:

— Эта формация, что объединила в себе силы и энергию стольких людей, вот-вот откроется. Господа, идущие по пути совершенствования и познания истины, выдающиеся таланты, герои и славные мужи, данный массив этот Хуа открывает впервые в жизни. Как говорится, давайте попробуем, а что будет дальше, не знаю даже я сам.

С этими словами, чуть пригнувшись на своем мече, он с огромной скоростью устремился к выходу с Платформы Призыва Души. Прежде чем этот человек вместе со все еще удерживаемым Ши Мэем скрылся в тоннеле, до оставшихся на платформе людей донеслась брошенная им последняя фраза:

— Оставайтесь здесь и хорошенько развлекитесь. Эта величественная гора Цзяо поражает, так что сам бог велел использовать ее для захоронения костей.

Практически в тот же миг в небе раздался страшный грохот, который мог разбудить и глухого[232.3], и формация выплеснулась наружу и растеклась словно тушь по рисовой бумаге, в мгновение ока поглотив большую часть неба. Даже ярко сияющая луна оказалась скрыта за этой