– Да, сломался, – соврала Катя: лифты в здании останавливались часто, и это никого не удивляло.

– Халтурщики. – Капитолина Семеновна к техническому персоналу банка относилась свысока, и это все хорошо знали. – Совсем обленились и мышей не ловят… Но я не потому тебя вызвала, – перешла начальница к делу. – Скажи мне, дорогая, что это за проводка? – протянула она через стол подчиненной несколько листов бумаги, скрепленные в верхнем углу. – Да ты присядь, присядь – в ногах правды нет.

Екатерина послушно присела на краешек кресла, перелистала бумаги и узнала руку Ксюши Леонтьевой, молоденькой и удивительно неприспособленной к любой работе, требующей хотя бы минимального напряжения ума. Если бы Ксения была хотя бы взбалмошной, вздорной или просто глупой от природы – ее давно бы выставили на улицу, но по всему было видно, что старалась девчушка изо всех сил. Поэтому ее жалели, прикрывали особенно вопиющие промахи и вообще старались меньше выпячивать. Работает и работает – на миллион родной банк не нагрела, и бог с ней. Зато кого еще можно было попросить сбегать в буфет за пирожными, полить цветы и сделать еще миллион мелких, но жизненно необходимых в женском коллективе дел, как не эту мышку с вечно испуганным выражением лица? Но сейчас, похоже, мышка допрыгалась.

Обдумывая, что скажет грозной начальнице (госпожа Кобылко во всем соответствовала своей фамилии, да и имени вообще – высоченная, дородная, суровая даже чисто внешне, дама происходила из кубанских казаков и была решительна во всем), Катя еще раз пролистнула бумаги. Адвокат из нее был аховый, да и ляпы Ксюхи были, как говорится, налицо, но попытаться стоило.

«Ну, задам я этой пигалице, – думала девушка, выстраивая линию защиты, благо начальница терпеливо ждала, сложив перед собой мощные руки, которыми и коня можно остановить, и избу горящую, наверное, по бревнышку раскатать. – Мне бы только до кабинета добраться! До ночи сидеть будет, огрехи свои исправлять!..»

Она открыла было рот, чтобы начать речь, как взгляд ее совершенно случайно упал на подпись начальника смежного отдела, некого Кольцова В.И. и… И слезы неудержимо хлынули из ее глаз…

– Э! Э! Ты чего, Соколова? – всполошилась Капитолина Семеновна, выбираясь из-за стола. – Что это с тобой?

Незлая, в общем-то, женщина и в уме не держала доводить до слез одну из лучших своих подчиненных, которой не без оснований гордилась, продвигала по карьерной линии и намерена была продвигать дальше. Так, небольшой начальственный втык – не более того, чтобы не слишком либеральничала со своими девочками. А уж эту несносную Леонтьеву давно пора бы перевести в курьеры, если вообще не выставить на улицу… Так что подобная реакция на дежурный в общем-то разнос застала бравую госпожу Кобылко врасплох.

– Чего ревешь-то, глупая? – будто маленькой девочке вытирала слезы платком рыдающей Кате начальница. – Нервные все какие стали! И слова сказать нельзя… Вот, водички выпей!

Зубы девушки дробно застучали о край стакана так, что добрая женщина даже испугалась.

«Врача позвать, что ли?..»

Удалось ей успокоить Катю лишь тогда, когда весь заряд слез был выплеснут на злополучные бумаги, а графин опустел. И то, после того, как в очередной стакан Капитолина Семеновна выплеснула чуть не полпузырька успокоительного средства, которое сама принимала перед визитом уже к своему начальству – грозная для подчиненных, она до дрожи в коленках боялась своего «Пал Палыча», сидевшего этажом выше.

– Ну что это за истерики, Соколова? – отдуваясь, уселась в свое кресло госпожа Кобылко и, морщась, накапала себе в стакан двадцать капель чудодейственной микстуры: накапала бы полстакана, да не этой медицинской дряни, а доброго кубанского коньячку из стоящей в сейфе бутылки, да жаль нельзя при подчиненных. – Чуть до инфаркта меня, старую курицу, не довела!.. Стряслось, что ль, чего? Вижу, вижу, что стряслось! Не вчера, чай, на белый свет родилась. Ну-ка, милая, рассказывай давай…

И Катя, все еще всхлипывая в платок, словно обиженный ребенок, неожиданно выложила этой суровой женщине всю свою историю, не утаивая ничего. Исповедовалась, как родной матери, чего не позволяла даже с ближайшими подругами. Да что там исповедовалась – вывернулась наизнанку.

Когда рассказ подошел к концу, не за горами был уже конец рабочего дня. Капитолина Семеновна подошла к сейфу, достала заветную бутыль, налила себе и, не слушая возражений подчиненной, ей.

– Вот что я тебе скажу, – задумчиво произнесла она, пригубив ароматного напитка. – Отдохнуть тебе надо, Катерина. Иначе загубишь ты себя своими мыслями. Передавай дела Кантонистовой своей и – домой. Десять дней чтобы даже носа сюда не казала! Отдыхай, спи, книжки читай, гуляй, за город съезди… А хочешь – к морю.

Она допила коньяк и поставила стакан:

– Но я бы на твоем месте, деваха, бросила бы все и – туда. Хоть бегом, хоть ползком. Суженый он твой, этот поручик, по всему видно. И если упустишь его – век тебе счастья не видать…

– Да как же, Капитолина Семеновна, – слезы снова брызнули у Кати из глаз. – Как же я туда попаду? Слышали ведь, что по телевизору-то говорят? Скоро вообще путь на ту сторону закроют! Не пустят меня-а-а-а…

– Это верно. Не пустят. Дела-а-а…

* * *

– Можно, Исидор Ильич?

– А-а, Кольцов! Заходи, братец, заходи!

Исидор Ильич Крестославцев, начальник контрольной службы Тушинского аэропорта, был человеком насквозь гражданским – оттого даже подчиненные почти не упоминали его подполковничьего чина. И больше всего в своих подчиненных ценил деловые качества. Увы, среди них было больше откровенных карьеристов или желающих продвигаться по службе, не особенно обременяя себя работой, чем честных служак. А вот поручик Кольцов, по мнению шефа, как раз был из числа последних. Оттого и отмечал его Исидор Ильич среди остальных, и имел виды на продвижение его в ближайшем будущем, как только освободится место одного из начальников смен. Тогда был шанс и добавить Кольцову звездочку на погон, поскольку засиделся он в чине поручика непозволительно долго.

– Чем обязан? – спросил Крестославцев, когда поручик уселся перед ним. – Проблемы?

– Да вот, – опустив голову, будто говорил о чем-то постыдном, сообщил Кольцов. – Прошу предоставить мне отпуск по личным обстоятельствам.

– Только и всего? Да тебе же отпуск и так положен. Ты ж у нас сидишь безвылазно в своем «аквариуме» и зимой и летом, товарищей подменяешь, сверхурочно работаешь… Понимаю, дело холостяцкое… Так чего же лично? Написал бы рапорт, думаю, что не отказали бы.

– Мне нужно срочно…

– А чего такая спешка?

– Я хочу успеть побывать на той стороне.

– Ну ты даешь! – присвистнул подполковник. – Переход не сегодня-завтра вообще закроют, а ты спохватился! Не знаешь, что ли, как там, – он ткнул пальцем в потолок, – к этому всему относятся? А по мне, так и пусть закроют: жили тысячи лет без этой второй России, и ничего с нами не случилось. Проживем еще… Так из-за чего пожар?