– Понимаете…

– А-а-а!.. – припомнил бродящие с некоторых времен по этажам слухи о сердечной ране поручика Крестославцев: Левка Акопян помимо множества положительных качеств обладал одним отрицательным – не мог держать язык за зубами. – Тут замешана дама! Понятно, понятно… Ну что же, Вячеслав Сергеевич, желаю, как говорится, счастья! На свадьбу-то не забудешь пригласить? Я уж насчет подарка молодым расстараюсь…

– Понимаете, – не слишком почтительно перебил начальника Вячеслав. – Отпуск это полдела. Я наводил справки и выяснил, что с некоторых пор пересечь границу лицу, так сказать, частному, практически невозможно. Да что я вам говорю: сами все знаете.

– Знаю, знаю, – задумался подполковник. – Есть такое распоряжение… Да и у тех, потусторонних, уверен, тоже, раз они наших путешественников обратно налаживают. Не из-за того, чай, что физиономии их там не понравились…

Крестославцев напряженно думал, а поручик уныло катал перед собой по столу авторучку, кляня последними словами свою нерасторопность – еще каких-то несколько недель назад пересечь российско-российскую границу можно было почти беспрепятственно.

– Есть у меня один вариантик… – Подполковник выдвинул один ящик стола, другой и принялся рыться в нем, шурша бумагами. – Вот, нашел. Было, понимаешь, друг Кольцов, такое распоряжение… Даже не распоряжение, а пожелание, что ли… Еще до конфуза этого, сам понимаешь… Подготовить одного офицера контрольной службы и отправить его на ту сторону для обмена опытом. Хотя какой там обмен – то же самое у них, что и у нас. Вот и осталась бумажка лежать до лучших времен и более четких указаний. Что ты думаешь о том, чтобы на недельку смотаться в ту зазеркальную Москву за казенный, так сказать, счет? И для пользы государственной, с одной стороны, и для личной надобности – с другой. Твоя зазноба ведь москвичка?

– Да… Исидор Ильич! – просиял Вячеслав. – Да вы прямо спаситель мой! Век благодарен буду!

– Погоди благодарить, – посерьезнел подполковник, подписывая бумаги, извлеченные из пакета с эмблемой Министерства Внешних Сношений. – Отправить-то я тебя отправлю, а вот примут ли там… Тут я, братец, бессилен… Ну, иди оформляй все чин чином.

– Спасибо, Исидор Ильич!

– Излагайте свою теорию, господа, – устало проговорил Александр, сложив перед собой руки и не глядя на присутствующих в кабинете.

– Конечно, это кощунство… – начал Мендельсон – который из Мендельсонов «свой», а какой – «чужой», Бежецкий так и не научился разбираться. – Наука нам этого не простит.

Мендельсон-второй (или первый) дипломатично промолчал, видом своим, тем не менее, выражая несогласие.

– Наука, наука, – по привычке, встрял Новоархангельский. – Обе России под угрозой, а он – про науку талдычит!

– Точно, Аганя, – поддержал его Новоархангельский-близнец, у которого со своим «слепком» конфликтов, в отличие от Мендельсона, никогда не было – наверняка сказывалось то, что академик вырос в большой поморской семье и одних братьев имел пять человек, чем, бывало, хвастался так, будто самолично их не только прокормил и воспитал, но и родил. – Вечно у этих Мендельсонов на двоих три разных мнения!..

«Как быстро эти ученые нашли общий язык, – размышлял Александр, вполуха слушая привычную перепалку удвоенного научного коллектива. – Мы вот с близнецом своим, помнится, больше года друг к другу притирались, да так до конца и не притерлись. А уж когда еще двое на голову свалились… Даже со своим личным, так сказать, близнецом какие-то шероховатости остаются… Как же: он генерал, я – ротмистр… А тот, второй?.. Путаница. Надо этот узел разрубать, и чем быстрее, тем лучше. Пользы почти никакой, а проблем – выше крыши…»

И тут же поймал себя на мысли, что почти тот же рефрен звучит с телеэкранов и страниц газет о раздвоении Российской Империи.

– Извините, господа, – перебил он ученых, которые уже перешли на личности и готовы были порвать друг друга в клочья, причем Мендельсоны нападали на коалицию Новоархангельских каждый по отдельности, но стоило тем перейти в наступление, мгновенно объединялись и давали достойный отпор «ретроградам» и «националистам». – Мы с вами сидим тут уже пятнадцать минут, если мои часы не обманывают, но я до сих пор не услышал ни одного слова по существу проблемы. Давайте все-таки перейдем к делу.

– Это верно, – опустили покаянные головы оба помора. – Увлеклись, Александр Павлович…

– Извините…

– Полемический задор…

– Ничего, я все понимаю. Так что же по существу? Только коротко, сжато и так, чтобы было понятно даже мне.

– Понимаете, – начал один из Мендельсонов, после того как, переглянувшись, академики молчаливо избрали его своим представителем. – Результаты новейших исследований дают нам право утверждать, что структура данного перехода нами раскрыта.

– В общих чертах, – вставил второй Мендельсон, но прожженный яростными взглядами обоих Новоархангельских, замолчал, делая вид, что изучает безупречно остриженные ногти.

– Это своего рода внепространственная труба…

– Подпространственная, – перебил Новоархангельский, дернулся, словно его под столом пнули, и пристыженно замолчал.

– Нет никакой разницы между данными терминами, – мягко возразил Мендельсон. – Важен, на мой взгляд, тот факт, что данная труба, соединяющая наши пространства, но ни одному из них не принадлежащая, имеет некую протяженность, лежащую за пределами оных. И трехмерная геометрия при ее описании не подходит. Ни Евклида, ни Лобачевского. Мы лежим у истоков новой геометрии сопредельных пространств, в которой будет гораздо больше измерений, чем три, известных нам…

Мендельсон заметно увлекся, и Александр снова был вынужден его перебить:

– Все это очень интересно Дмитрий Михайлович, но нельзя ли более конкретно. Применительно к поставленной перед нами задаче.

– Да, да, конечно… Разрешите, я воспользуюсь графическим методом?

– Конечно, как вам будет угодно.

Под карандашом академика за несколько секунд родился изящный рисунок: некое подобие трубы, выполненное методом «каркаса», применяемым при пространственном проектировании. Труба имела два устья, но в середине была разорвана.

– Мы не знаем протяженности трубы… – извиняющимся тоном начал Мендельсон.

– Я бы назвал это не трубой, а тоннелем, – вполголоса заметил второй академик, придирчиво изучив чертеж.

– Хорошо, пусть будет тоннель. Итак, протяженности тоннеля мы не знаем. И измерить его при современном уровне техники не представляется возможным. Он может быть как очень коротким, так и бесконечно длинным. Но в нашем случае это роли не играет.

– Почему?

– Согласно теории Агафангела Феодосиевича, – кивок в сторону одного из академиков-поморов – ученые, похоже, безошибочно различали друг друга благодаря известным только им одним признакам. – Неведомые нам хозяева удерживают устья тоннеля от схлопывания, прилагая силы по таким вот векторам… – Мендельсон украсил концы трубы стрелочками, направленными в противоположные стороны.