— Если удача от нас не отвернется, он оживет. Как ожила я.

И я кратко описала свое собственное воскрешение, роль в нем Рауля и его желание взять на службу Дэйва, если так захочет мой брат. Потом запнулась, не желая говорить дальше, но знала, что сказать надо. Кассандра, прости.

— Но вы должны знать: он может выбрать невозвращение. И в этом случае выйдет, что вы напали на старшего по званию с целью нанесения телесных повреждений. Мы знаем, что никто не поверит, будто в его уходе повинен Колдун, потому что мы никак не докажем, что Дэйв был под его властью.

Мы ничего не сможем доказать про Колдуна, и когда все кончится, Дэнфер потребует крови, и Пит отдаст ему мою. Я окажусь на улице, лишусь работы, которая одна помогла мне пережить самую большую трагедию моей жизни. Черт побери, да есть ли хоть одно светлое пятно в этой картине из крови и грязи?

Конечно, есть, Жасси, сказала бабуля Мэй, оторвавшись от игры в бридж, которую она постоянно ведет в середине моей височной доли. Она подложила кружок под стакан Боба Хоупа, и игра временно приостановилась, пока Эйб Линкольн готовил попкорн. Светлое, как от прожектора, если ты только вглядишься как следует.

Да вглядываюсь я, будь оно проклято!

Видела я только Кэма, смотревшего на Кассандру, а она при моих последних словах уткнулась в грудь Бергману в отчаянии.

— Ну, он-то вернется, — заявил Кэм, правая рука Дэйва, и подмигнул Кассандре, когда она оглянулась на его слова.

От его жизнерадостного оптимизма она выпрямилась и спросила:

— Откуда ты знаешь?

— Женщина, я видел, как он на тебя смотрит. А ты на него. Ни один нормально функционирующий мужик от такого добровольно не откажется. — Кэм кивнул, будто подтверждая свои слова. — Он вернется.

Хотелось бы мне быть настолько уверенной. К сожалению, я знала, как бывает труден обратный путь. Но я решила один раз промолчать, и в конце концов убедила ребят Дэйва предоставить его освобождение нам. Попрощавшись, они ушли. И тогда из мужской спальни вышел Вайль.

Он был одет в рубашку темно-лилового шелка, спадавшую с широких плеч и нежно касавшуюся груди. Темно-серые брюки, поддержанные того же цвета узким кожаным ремнем, охватывали узкие бедра. Туфли, можно ручаться, были созданы мастером, который, как его далекий прадед, все еще занимался своим ремеслом на улицах Милана. С одной стороны, я была готова сгрести эту кипящую массу мужского обаяния и силы в вафельный рожок и смаковать ближайшие двое суток. С другой стороны, мне хотелось дать ему в морду.

С тех пор как Вайль брал мою кровь, он был настроен на мои эмоции, и потому по дороге в кухню удивленно повернулся ко мне.

Ой.

Я прислонилась к кушетке на месте, которое освободил Кэм. Сейчас я перебралась за полуторное кресло, чтобы оно и сидящий на нем наш консультант был между боссом и мной.

— Привет, ты как? — спросила я, стараясь говорить ровным голосом и не смотреть волком. Список ссор на сегодня я уже выбрала, Вайль в него не входит.

Вайль кивнул Бергману и Кассандре, что они поняли как разрешение быть свободными. Помогли друг другу встать и стали извиняться, опять же перебивая друг друга.

— Ух ты, смотрите, который уже час, — сообщил Бергман. — Пора мне пойти подготовить телефургон для дальнейшего.

И одновременно с ним заговорила Кассандра:

— Пойду работать над заклинанием, которое тебе потребуется для поиска Колдуна. Может быть, тогда в голове прояснится. Если я смогу сквозь этот туман выжать из себя хоть одно видение, которое поможет Дэвиду…

Она не договорила и вышла из комнаты, сопровождаемая Бергманом.

— Хорошие люди, — сказала я, слыша, как закрываются двери за нашими консультантами.

Слишком хорошие, чтобы поганить их контактом с нами. Никаких больше заданий ни для одного из них хотя бы ближайшие полгода.

— Хорошие, — согласился Вайль. — И все же сила твоих эмоций сейчас была направлена не на них. Назвать эти эмоции положительными я бы также не мог.

Я сжала губы в ниточку. Может быть, если сжать еще сильнее, эти неприятные вопросы отпадут сами собой, и мы займемся намеченной ликвидацией. Или не отпадут…

— Я озадачен, — сказал Вайль с изгибом губ, который у него означал нахмуренность. — Я только что поднялся. Чем же я успел тебя так сильно расстроить?

— Ха. Ха. Ха. — Какой же у меня приятный смех. Когда я пьяная. В других случаях — кляп в рот. — Знаешь, я вот думаю об этой сегодняшней истории. И сама себя накручиваю, как всегда. Ты же меня знаешь.

— Знаю. — Он медленно подошел ко мне, будто боялся спугнуть резким движением. — У нас с тобой должно быть все хорошо. Я отменил свое соглашение с Зарсой. Я не стану пытаться увидеться с Баду и Ханци, пока не буду уверен, что наша встреча им не повредит. И все же я чувствую, что ты сейчас с радостью бы стукнула меня головой об стену, если бы тебе это сошло с рук. Почему так?

— Я… — У меня сел голос, я прочистила горло — там было сухо, будто я чаю не пила только что. — Может быть, сейчас не время? — Я похлопала по циферблату наручных часов. — В этом кафе нам надо быть через… — Я глянула на часы — блин! Еще целый час! Как я смогу оттягивать разговор столько времени?

А я и не буду.

Я села. На пол. Подняла глаза и смотрела на него, пока он не сел напротив. Я хотела снова напуститься на него за аферу с Зарсой, довести до него, что не люблю быть «другой женщиной». Но где-то в глубине души я сознавала, в чем реальная проблема, и когда я открыла рот, именно она и выскочила наружу:

— Тебе нужно похоронить твоих мальчиков.

Тут же зашевелились его силы. Как если бы я угрожала ему физически, он выставил паранормальные способности, как боксер выставляет кулаки.

— Что ты хочешь этим сказать? — Он откусывал каждое слово, будто это была моя голова. Глаза, которые были только что обычными для него карими, стали темнеть.

Передо мной возник призрак матери — не тот, который я видела в аду, а какой она была при жизни. Расставив пальцы в табачных пятнах, будто держа на них тарелку с куриными пупками, она проскрипела:

Видишь? Вот почему тебе надо научиться скрывать свои чувства. Не важно, насколько они тебя сводят сума, все равно от таких разговоров всегда хуже, и добром они не кончаются!

Будто не слыша ее, я поперла вперед:

— Ты никогда не скорбел всерьез. Ты рвал и метал, ты планировал и осуществлял окончательную месть. А потом, насколько я могу понять, ты перешел прямо к отрицанию факта, что никогда их больше не увидишь. Ты никогда не горевал, и уж точно никогда не смирился. Весь этот поиск — одна сплошная демонстрация, что ты и дальше собираешься отрицать смерть Баду и Ханци. Утрату их. И страшное ощущение от нее.

— Откуда тебе знать, что я делал и чего не делал? — сказал он с рычанием в голосе. — Тебя там не было. Ты не ходила со мной каждую ночь на могилу к ним.