В 1932 году Вавилов участвовал в 6-м генетическом конгрессе, проходившем в США в Итаке и предложил провести следующий конгресс в СССР. Постепенно генетики стали склоняться к тому, чтобы созвать его в Москве в 1937 году. Председатель Международного Организационного Комитета седьмого Конгресса норвежский ученый Отто Мор известил об этом 16 апреля 1935 года Вавилова и предложил ему сформировать Советский Организационный Комитет, который взял бы на себя хлопоты по организации конгресса. Предполагалось, что советские ученые смогут заинтересовать правительство их страны, чтобы оно частично профинансировало как само проведение столь масштабного мероприятия, так и оплатило расходы некоторых из приглашенных лекторов.

Вавилов известил об этом Президиум АН СССР, но в Советском Союзе вопросы финансовые сразу же перетекли в сферу идеологическую и политическую. Непременный Секретарь АН СССР академик Волгин обратился 13 июля 1935 г. с письмом не к тем, кто ведает финансами, то есть в правительство (в СНК СССР), а в партийный орган — к "зав. Отделом науки ЦК ВКП(б) тов. Бауману". Волгин объяснял, как случилось, что был выбран город Москва, как вышло, что письмо от имени Международного Комитета поступило к Вавилову (было сказано, что он — единственный представитель СССР в этом международном комитете), затем следовал абзац о том, что в СССР есть что показать:

Сообщалось, что ожидается приезд "не менее 1000–1200 иностранных ученых", в связи с чем была запрошено "около 5 млн. рублей… для оплаты 40–50 % расходов содержания членов конгресса — советских и иностранных и оплаты половины стоимости транспорта" (3). К. Я. Бауман поддержал просьбу Академии наук и послал соответствующее письмо в три адреса — 1-му Секретарю ЦК партии Сталину, секретарю ЦК ВКП(б), отвечавшему за сельское хозяйство — А. А. Андрееву и партийному лидеру, не имевшему никакого касательства к науке или к международным связям, но уполномоченному следить за внутрипартийными делами большевиков, — председателю Комитета Партконтроля ЦК партии Н. И. Ежову. Как и все внутренние документы в ЦК, письмо это не было предназначено для посторонних глаз, как советских, так и западных, и было засекречено (4).

Оргбюро ЦК партии (опять, не правительство, а партийные начальники) 31 июля 1935 года 196-м пунктом повестки дня (протокол № 34) рассмотрело письмо и приняло решение "разрешить Академии Наук созвать конгресс по генетике в 1937 г. в СССР" (5). На протоколе расписались два члена Оргбюро — Чубарь и Ворошилов, а кто-то из секретарей дописал, что за это же предложение проголосовал Каганович. 2 августа 1935 года вопрос был включен в повестку дня Политбюро ЦК ВКП(б) пунктом 24-м. Оно с предложением согласилось, дополнив его еще одним пунктом: "Поручить отделу науки внести на утверждение ЦК предложения о повестке дня и составе съезда" (6). Вот это уже выходило за научные рамки. Никогда страны-организаторы в такие дела не вмешивались, а в СССР большевики взяли в свои руки самое ответственное дело — формирование повестки дня конгресса и состава докладчиков. Решение Политбюро в большевистской стране могло изменить только Политбюро, ученым же оставалось уважительно просить высший партийный ареопаг рассмотреть их просьбы.

28 декабря 1935 г. (видимо на основании полученного от Академии Наук и ВАСХНИЛ предложения) Бауман направил Андрееву и Ежову записку "Об организационном Комитете по созыву VII Международного Генетического Конгресса в СССР", в котором уже от имени отдела науки ЦК партии предлагал "утвердить состав Оргкомитета в количестве 13 человек" (Муралов — председатель, В. Л. Комаров — 1-й вице-председатель, Вавилов и О. Г. (ошибка — должно быть С. Г.) Левит — два вице-председателя и члены: Горбунов, Лысенко, Келлер, Кольцов, Мейстер, Серебровский, Карпеченко, Навашин, Мёллер (7). Интересно, что на этом этапе партийцы согласились включить в Оргкомитет даже американца. В записке Баумана для каждого кандидата было указано место работы и членство в ВКП(б). Видимо не случайно, в составе оргкомитета партийцев и беспартийных было примерно поровну- шесть к семи, но членом партии был назван и Серебровский, который пока еще был только кандидатом. Оргбюро ЦК партии утвердило это предложение 29 января 1936 года, а 2 февраля 1936 года Политбюро утвердило решение Оргбюро. В его решении было указано, что Муралова обязывают "в трехмесячный срок внести в ЦК предложения Оргкомитета о порядке работы предстоящего конгресса" (8).

Спустя точно три месяца, день в день, Муралов отправил длиннейшее послание Сталину и председателю СНК Молотову с описанием планируемых заседаний конгресса и с массой других сведений (писал, что ожидается 900 советских и 600 иностранных участников, что запланировано за советский счет пригласить уже только 70 человек, были указаны стоимости проживания для гостей "по первой категории" и "по второй категории", даны расчеты по расходу средств на ремонт здания МГУ, нескольких других институтов и т. п.). К письму был приложен проект постановления СНК с еще более детализованной сметой расходов, вплоть до длинных таблиц с описанием, сколько и какой бумаги, картона, микроскопов, микротомов и прочего потребуется. Был указан почасовой план работы конгресса. Отдельно был приведен список кандидатов, приглашенных на роли президента, почетного президента и вице-президентов конгресса, а также список советских и западных пленарных докладчиков. Кандидатом в президенты был назван Вавилов, почетным президентом американец Томас Хант Морган, а вице-президентами должны были стать шестнадцать представителей иностранных государств (по одному из страны, причем не названы были по фамилиям только двое — представители Чехословакии и Турции (9)).

Теперь Политбюро должно было все проекты утвердить как поручение правительству, а уж потом СНК оформило бы их в виде своего постановления. Но произошла заминка: на папке с документами о конгрессе появилась объяснительная запись "материалы находятся еще у т. Молотова" (то есть у председателя правительства), потом 29 мая появилась новая запись: "вопрос готовится в СНК", потом еще одна запись: "Есть решение ЦК — на контр[оль] Чернухе" (В. Н. Чернуха — ответственный работник секретариата Политбюро). Ясно, что какое-то высокое лицо или несколько лиц, не оставляя следов, затормозили дело. Было ли вообще принято это постановление в предложенном Мураловым виде и когда, выяснить не удалось. Похоже, что этого не случилось, так как 22 августа 1936 года Муралов отправил еще один многословный документ секретарю ЦК ВКП(б) Кагановичу и зам. предсовнаркома СССР Чубарю, в котором снова описал по пунктам важность проведения конгресса, назвал имена основных советских и зарубежных докладчиков, сказал, что 750 заявок из-за рубежа (вместо 600 ожидавшихся ранее) уже получено и т. д. и т. п. (10).

Реакция на план Муралова последовала быстро: Бауман оперативно подготовил отзыв на мураловский документ и направил его в аппарат Политбюро — Сталину и Молотову. В отзыве ситуация с конгрессом описывалась не столь радужно. Во-первых, вмешательство в научную программу пошло дальше: было заявлено, что "значительная часть советских ученых выступит в качестве докладчиков по основным вопросам", во-вторых, список этих основных докладчиков выглядел уже довольно странно: "академики Лысенко, Мейстер, Серебровский, проф. Левит и др." (11). На первые места тем самым выставили Лысенко и Мейстера, а не генетиков. Затем был отведен абзац рассказу еще об одном "народном выдвиженце" — Цицине. А через два абзаца, отведенных техническим проблемам, начинался длинный разбор политически заостренного вопроса, как ученым на конгрессе обсуждать проблему медицинской генетики, и был сделан упор на то, чтобы руками западных ученых навести "критику расовых теорий":