они попались на глаза генералу Корнилову, когда он последний раз входил в штаб навстречу своей судьбе.

Около 7 часов к главнокомандующему зашёл генерал Богаевский и доложил о его вечернем осмотре позиций 2-й бригады. Со слов А. П. Богаевского, генерал Корнилов «…сидел на скамье, лицом к закрытому циновкой окну, выходившему на сторону противника. Перед ним стоял простой деревянный стол, на котором лежала развёрнутая карта окрестностей Екатеринодара и стоял стакан чая. Корнилов был задумчив и сумрачен»[301]. Выслушав невесёлый доклад командира 1-й бригады, длившийся около получаса, главнокомандующий задал несколько вопросов и вновь погрузился в изучение карты. На прощание он сказал:

– А всё-таки атаковать Екатеринодар необходимо: другого выхода нет…

Генерал Богаевский вышел в коридор, где разговорился с одним из офицеров. Их беседа не длилась и пяти минут, когда дом потряс взрыв. С треском распахнулась дверь из комнаты генерала Корнилова, и в коридор хлынул поток белой известковой пыли. Вслед за адъютантом главнокомандующего генерал Богаевский влетел в комнату. «Корнилов лежал на полу с закрытыми глазами, весь покрытый белой пылью. Его голову поддерживал адъютант корнет Бек-Хаджиев; по левому виску текла струйка крови; правая нога была вся в крови; шаровары были разорваны. Корнилов тихо стонал. В комнате все было перевернуто вверх дном. В наружной стене немного выше пола, как раз против того места, где сидел командующий армией, видно было отверстие, пробитое снарядом, который, видимо, разорвался, ударившись в стенку за спиной Корнилова»[302].

За всё время осады Екатеринодара только один снаряд попал в здание штаба, угодив именно в комнату генерала Корнилова, и убил только его одного. Что это – роковая случайность или судьба? Многие события, проявленные в нашем физическом мире, остаются за гранью человеческого понимания…

Во время взрыва рядом с главнокомандующим находился корнет хан Хаджиев, принёсший ему чай. Вот его свидетельство об этом моменте[54] type="note">: «Он сидел за столом одетый в полушубок и папаху, собираясь, очевидно, после чая на позицию. На столе лежала какая-то бумага, на которой Верховный что-то писал. Как я узнал после, он писал резолюцию на донесении генерала Эрдели, который наконец откликнулся 31 марта. Между колен Верховного стояла его неизменная палка. Держа в одной руке чай, а в другой кусок белого хлеба, я собирался было перешагнуть порог, как вдруг раздался сильный шум и треск. Верховного швырнуло к печке, и он, очевидно, ударившись об неё, грохнулся на пол. На него обрушился потолок. Я пришёл в себя перед дверью комнаты связи. Открыв глаза, я увидел бегущих и прыгающих через меня людей»[303]. Очнувшись, хан Р. Б. Хаджиев бросился в комнату главнокомандующего, наполненную чёрным, едким пороховым дымом и пылью. Вместе с полковником Ратмановым, корнетом Сердаровым и ещё одним офицером команды связи он вытащил генерала Корнилова за ноги из-под обломков.

Прибежавший врач тут же распорядился вынести едва дышавшего генерала Корнилова во двор, но и там было небезопасно – ураган артобстрела нарастал с каждой минутой.

Проходя мимо комнаты связи, генерал Богаевский услышал в шуме поднявшейся суматохи истеричные выкрики:

– Всё пропало. Корнилов убит!

Так объятый паникой штабной офицер сообщал о гибели главнокомандующего генералу Маркову. «Вырвав у него трубку, я очень невежливо обругал его и буквально вытолкал вон из комнаты, – писал А. П. Богаевский. – Но, к сожалению, тяжкое известие уже было передано на фронт»[304].

А на улице, спасаясь от взрывов, офицеры пытались протиснуть носилки с главнокомандующим в узкую дверь деревянного сарая с соломенной крышей. При попадании снаряда сарай легко мог вспыхнуть погребальным костром. Поэтому выскочивший из штаба генерал Богаевский направил носилки на крутой берег Кубани, где находилась небольшая площадка, укрытая от артобстрела. Из рощи к носилкам стали сбегаться люди. Первым примчался начальник конвоя полковник Григорьев.

Ясное солнечное утро. На береговой площадке сидел генерал Деникин. При виде беспомощно лежащего на носилках главнокомандующего глаза его увлажнились. «На лице Верховного были видны мелкие ссадины и ранено было левое ухо, – вспоминал хан Р. Б. Хаджиев. – Врач Марковского полка, прибежав, принялся останавливать кровь, сочившуюся из левой руки, пробитой осколком снаряда, но уже было поздно!»[305] На вопрос генерала Деникина доктор отрицательно покачал головой, приоткрыв глаза умирающего, – последние секунды его жизни таяли. Ещё минуту-две раздавалось тяжёлое хрипенье, и генерал Корнилов скончался.

А вдали гремели раскаты орудийных залпов. Зловещая музыка артобстрела звучала, словно реквием для погибшего вождя Добровольческой армии.

Стоявшие у носилок офицеры рыдали, не скрывая слёз. Среди них слышались взволнованные голоса – умы будоражил главный вопрос…

– Я приму командование! – сквозь слёзы ответил генерал Деникин.

Глава шестая

Отступление

У штаба армии не было времени предаваться горестным раздумьям от тяжкой утраты. Обстановка на передовой предгрозовая – фронт и тыл добровольцев безнаказанно громили батареи красных. С часу на час ожидалась их новая, решительная контратака. Особенно рьяно противник действовал на левом фланге фронта, пытаясь его оседлать.

Ещё под покровом ночи красные атаковали артиллерийские казармы и потеснили 1-ю, 2-ю и 5-ю роты Офицерского полка, закрепившись в нескольких крайних зданиях. Попытка генерала Маркова отбить утраченную позицию завершилась неудачей. «Контратакующих встречает адский огонь, разрывы ручных гранат… – описывал отчаянную контратаку марковцев В. Е. Павлов. – Офицеры залегают. Стреляют по окнам зданий, но на вспышки их выстрелов летят гранаты и пули. Они прижаты к земле. Уже не подняться им. Отползают раненые. Их много»[306].

Из захваченных ими зданий красные перепахивали пулемётным огнём мёртвую зону, где, взывая о помощи, лежали раненые офицеры.

Итог ночи нерадостный – у марковцев огромные потери, особенно во 2-й роте, патроны на исходе. Десятки раненых, истекая кровью, встретили восход солнца в мёртвой зоне, под кинжальным огнём. Вынести их не удалось. Но и красные не рискнули продолжить наступление…

Необходимо было прекратить это избиение армии, это безумие.

Хотя в Елизаветинской до самого 31 марта (13 апреля) надеялись, что город вот-вот падёт, над обозом тоже сгущались тучи. Уже на второй или третий день боёв стало известно, что революционные отряды Таманского отдела двинулись в тыл армии. Для противодействия их силам 29 марта (11 апреля) генерал Покровский и полковник Науменко немедленно отправились поднимать казаков станиц Мариинской и Новомышастовской.

В первую очередь следовало закрепить документом главный вопрос и позаботиться об оставшихся в живых добровольцах. Отошедший в вечность генерал Корнилов поступил бы так же… «Не было ни минуты колебания, – писал Антон Иванович Деникин. – Официально по званию “помощника командующего армией” мне надлежало заменить убитого. Морально я не имел права уклониться от тяжелой ноши, выпавшей на мою долю в ту минуту, когда армии грозила гибель»[307].

Уже через несколько минут после кончины генерала Корнилова начальник штаба принёс на подпись новому главнокомандующему краткое сообщение о постигшем армию несчастье, для передачи генералу Алексееву в Елизаветинскую, и приглашение прибыть в