– Как видите, эта картина имеет непосредственное отношение к нашей экспозиции, и я надеюсь, что она надолго останется в музее, – проговорил Луций Ферапонтович, выключая свою удивительную лампу.

– Как все-таки это ужасно, – вздохнула Надежда, – из-за картины погибло столько людей… Допустим, того, как вы сказали, мерзавца мне нисколько не жалко, но вот Вера и ее бывший муж… Тоже несимпатичные личности, но за это не убивают… И все-таки как же он сумел организовать все это?

– А он, видите ли, был таким мелким, незаметным, но сумел проникать всюду. Многое он сумел выяснить из медицинской карты вашей матушки, Соня, той, что хранится в четвертой психиатрической больнице. Там доктор наблюдал ее много лет и все пытался помочь ей, расспрашивал многих и составил четкую картину болезни. Ее вылечили от реактивного психоза, и после родов наступил относительно спокойный период. Мозг просто вытолкнул неприятные воспоминания, она забыла весь кошмар, в который втянул ее ваш отец.

– Не смейте его так называть! – вспыхнула Соня. – Он мне не отец!

– Согласен, ваше право так думать. Так вот, у таких больных может случиться кризис из-за неожиданного события. В данном случае, я думаю, это произошло от встречи. Возможно, ваша мать случайно встретила вашего… встретила Беневоленского. И воспоминания ожили. Возможно, если бы он подошел к ней, заговорил, попытался успокоить, все не обернулось бы трагедией. Но он предпочел не признаться.

– Сволочь! – Соня сжала кулаки.

– А как он вышел на Веру? – спросила Надежда, чтобы закрыть эту тему.

– Ну, это просто… Через Беневоленского, конечно. Вы не представляете, какие пухлые личные дела хранятся в отделах кадров! Там все сказано – про бывших жен, про взрослых детей… Так он нашел Веру. После неудавшейся кражи в музее ей нельзя было оставаться в Плескове. Она переехала в Петербург, но здесь у нее никого и ничего не было – ни жилья, ни работы. Она была в бедственном положении и не смогла отказаться. Но потом, когда ее ввели в курс дела, она поняла, что после кражи картины эти люди, чтобы не оставлять свидетелей, убьют и Беневоленского, и ее саму. Никто за ней не стоит, никто за нее не вступится, никому она не будет нужна… Она занервничала, высказала свои подозрения, вы это слышали, Надежда Николаевна.

«Откуда он знает?» – спросила сама себя Надежда.

Старик хитро улыбнулся, как будто услышал вопрос, и продолжил:

– Один из подручных того человека случайно ее убил. План оказался под угрозой провала, но тогда он вспомнил о том, что у Веры есть сестра. Вспомнил о вас, Соня… ну, все дальнейшее вы уже знаете.

Луций Ферапонтович ненадолго замолчал.

– Ошибка этого мерзавца в том, что он взял себе в помощники уголовников… – продолжил он после небольшой паузы, – хотя на самом деле его ошибка в том, что он посмел поставить себя выше… посмел покуситься на имущество Того, кто владеет этой картиной, да и всем этим музеем…

– Вы имеете в виду вашего спонсора? – догадалась Надежда.

– Вы очень проницательны, Надежда Николаевна. – Старик усмехнулся и снова стал похож на портрет графа Калиостро.

В это время дверь музея распахнулась.

Все присутствующие повернулись и увидели на пороге Анатолия Васильевича Беневоленского.

– Чем обязан? – Луций Ферапонтович взглянул на часы. – Сегодня ведь не вторник!

– Совершенно верно. Но я хотел с вами очень серьезно поговорить… сегодня я просматривал счета…

– Как кстати! – Старик засиял. – Я тоже хотел с вами поговорить. И у меня сегодня по странному совпадению тоже день расчетов. – Он повернулся к Соне и спросил ее: – Как вы считаете, деточка, должен Анатолий Васильевич заплатить по счетам?

– Обязательно, – мрачно кивнула девушка.

– По каким счетам? – раздраженно проговорил Беневоленский. – Это вы мне давно не платите!

– Что вы говорите? – ахнул Луций Ферапонтович. – Не платим? Да не может быть! – Он снова достал из кармана часы на цепочке. – Посмотрите-ка сюда…

– Куда еще? – недовольно пробормотал Беневоленский. – Мне некогда…

– Не беспокойтесь, я вас сильно не задержу. Взгляните только, который час? – Луций Ферапонтович поднес часы к глазам Беневоленского. Тот удивленно взглянул на циферблат, и взгляд его словно остекленел.

Старик снова начал ритмично раскачивать свои часы, негромко приговаривая:

– Раз-два, трын-трава! Три-четыре, харакири! Пять-шесть, просто месть! Семь-восемь, скоро осень!

Взгляд Анатолия Васильевича перемещался вслед за качающимися часами.

Луций Ферапонтович проговорил негромким завораживающим голосом:

– За все, батенька, рано или поздно приходится платить! За грехи молодости, за боль, причиненную близким людям, за сломанные судьбы! И у вас как раз наступило время окончательных расчетов. Завтра, батенька, вы придете в прокуратуру и напишете заявление, где подробно укажете, как присвоили две квартиры, которые институт строил для своих старейших сотрудников, как брали откаты у строительной фирмы «Невстрой» и у клининговой компании «Чистая душа», как отмывали деньги, как укрывали доходы от налогов… Возможно, вам зачтут явку с повинной. Так поняли – завтра, прямо с утра. Там принимают с десяти. А сейчас вы можете проснуться. Девять-десять, там вас взвесят!

Беневоленский захлопал глазами, тряхнул головой и удивленно огляделся.

– Ох, что же я тут время теряю, когда у меня совещание с подрядчиками? Ну, значит, я к вам зайду во вторник!

– Заходите! – проговорил вслед ему Луций Ферапонтович. – Если, конечно, будете свободны.

– Кто же вы такой? – удивленно спросила Надежда Николаевна, едва дверь музея закрылась за Беневоленским.

И тут же устыдилась своего невежливого вопроса, к тому же и так все было ясно.

– Не совсем тот, о ком вы думаете… – рассмеялся старик, – для меня было бы великой честью считать себя близким Ему…

– Неужели вы… – Надежда Николаевна перевела взгляд на портрет графа Калиостро.

– Возможно, – лукаво ответил старик, – раз уж вы улавливаете некоторое сходство… Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

Соня открыла дверь двенадцатой палаты и оторопела – палата была пуста, тумбочка и стол сдвинуты с мест, с кровати сняты простыни. Посредине стояло ведро с водой – уборщица вышла на минутку.

Соня прислонилась к стене, потому что ноги ее буквально подкосились. Все это означало только одно – маму все-таки перевели обратно в ту ужасную четвертую больницу. Ведь она же звонила вчера и просила подождать хотя бы несколько дней, она обязательно достанет денег!

Соня рванулась из палаты и едва не сбила с ног входившую няньку.

– Где больная Северцева? – закричала она. – Куда вы ее дели?

– Не знаю я ничего… – нянька отводила глаза, – у врачей спрашивай, они знают…