Айседора называет в своих воспоминаниях Зингера рыцарем Грааля, но мы видим, насколько поначалу тягостен для нее этот союз. Вот что в 1909 году напишет в письме к Л.А Сулержицкому К. Станиславский: «Вчера жена и дети уехали в Виши, а я остался исключительно из-за Дункан. Не пойму хорошенько, что ей нужно от меня, но она просила помочь ей в устройстве ее школы. Вот в чем дело: богач Зингер выстроил ей около Парижа великолепную и огромную студию. Я вошел туда во время урока детей. Таинственный полумрак, тихая музыка, танцующие дети-все это ошеломило меня. Она была искренно рада меня видеть и много расспрашивала о москвичах, о Вас, о Крэге и т. д.

Когда кончились танцы, она повела меня показывать свои комнаты-крошечные конурки. Тут я испугался. Это комнаты не греческой богини, а французской кокотки. Показывая спальню, она ткнула пальцем в кружева, которыми покрыты кокоточно-красные обои: “Это г. Зингер велел сделать”, – и… она сконфузилась.

Потом она долго расспрашивала меня: может ли она принять всю эту мастерскую, дом и землю в подарок от Зингера». И оттуда же: «Ни она его, ни он ее – не любит. Это ясно: Дункан в моде, и, очевидно, для шика богач Зингер живет с ней. Так говорят кругом. Вчера в 12 часов дня Дункан просила меня заехать к ней: “Шпионов не будет, и мы проведем день вместе”. Значит, есть какие-то шпионы!! – подумал я».

Надеясь вдохновить Лоэнгрина на подвиг (заставить его подписать чек на организацию школы), Айседора решается показать моноспектакль только для него. В этот день они как раз посетили Помпеи, потрясающие декорации для танцующей Афродиты. Парис был в восторге от предстоящего представления, вместе они выбрали храм Пестум, решив, что Айседора будет танцевать в прозрачной тунике при свете полной луны, они тут же договариваются с музыкантами, заплатив им задаток и велев явиться к храму в сумерках.

Сами Айседора и Парис возвращаются на яхту, она – чтобы приготовиться к спектаклю, он – дабы собрать большую корзину с вином, фруктами, лепешками и мясом для предстоящего пира. Но пока они копались, началась нешуточная гроза, шторм на море. Целый день и ночь яхта не могла покинуть гавани, когда же с опозданием в двадцать четыре часа они явились, наконец, в Пестум, на ступеньках храма их дожидались промокшие до костей несчастные и голодные музыканты.

Пришлось сразу же разлить по кружкам вина, развести костер и разложить по тарелкам и мискам припасенные яства. Уставшие, претерпевшие настоящую бурю музыканты хватали куски мяса и лепешки руками, глотая, не жуя и тут же заливая все это вином. В общем, к концу трапезы они могли разве что довольно рыгать, устало благодаря своих спасителей. Меж тем ветер снова поднялся, и Зингер повел всех на яхту. Музыканты с радостью приняли приглашение ехать в Неаполь, услаждая по дороге слух владельцев посудины своим искусством.

К сожалению, в этот день владыка морей Посейдон не желал слушать музыку. Началась качка, и зеленые музыканты разбрелись по каютам.

Понимая, что потеряла свой шанс выколотить из Зингера его миллионы, наотдыхавшаяся на годы вперед и уже готовая от скуки и праздности бросаться в голубые волны Средиземного моря Айседора связалась со своим импресарио, и тот организовал ей турне в Россию. При этом бедняжка горестно вздыхала, стараясь выглядеть естественнее, как настаивал милейший Константин Сергеевич, рассказывая сквозь слезы, как ей тяжело покидать прекрасную яхту и сероглазого короля, но… Они провели вместе последнюю ночь, после чего Зингер отвез Дункан в Париж и посадил на поезд, предусмотрительно наполнив купе цветами.

Целое купе белых цветов! Ах, как трогательно. Всякий раз наблюдая, как ее артистическая уборная, коляска, салон автомобиля, будуар или купе наполняется цветами, выросшая в нищете Айседора думает о том, как было бы здорово сговориться с хозяйкой какой-нибудь цветочной лавки, куда она сдавала бы излишек внимания своих поклонников, оставляя себе самую малость – крошечный букет ландышей на столик в изголовье, большой букет на столе. хорошо ставить горшки с живыми цветами по рампе во время выступления, букет для матери и сестры Елизаветы, конечно же, цветы для ее несравненных крошек, несколько цветов кухарке и горничной, чтобы не обижались, а остальное. в лавку. Айседора всегда была скромна и в меру аскетична, ну, или казалась себе таковой.

На этот раз вместе с ней в Россию едет девушка-секретарша, которую нанял для Айседоры Зингер. Действительно, времена меняются, и если еще год или два назад за расписанием спектаклей следил импресарио, и за личными делами горничная, решись Дункан сегодня поступить так же, ее просто поднимут на смех! Горничная должна вежливо здороваться с гостями, принимать визитки с загнутым краешком, ставить в вазы цветы, а вот планировать дела госпожи, назначая ответственные встречи и деловые обеды, способен толковый и подготовленный секретарь. Разумеется, женщина.

Дивный ветер свободы ворвался в благоухающее цветами огромное двухкомнатное купе, дабы тут же вскружить голову готовой к приключениям Айседоре. И если где-то в душе Дункан еще печалилась о разлуке со своим последним любовником, она уже знала, что Парис Зингер ни за что не будет последним в череде ее увлечений и безусловных побед.

Впрочем, в Москве в это время в «Художественном театре» корпел над постановкой «Гамлета» Гордон Крэг, которого она сама туда и определила в свой прошлый приезд.

Айседора все еще любила Крэга и, увидев его сияющим и в кои-то веки довольным жизнью, готова была снова броситься в его объятия. К слову, в театре Станиславского в Гордона были влюблены все женщины – от актрисы, играющей главные роли, до последней гардеробщицы и уборщицы. Удивительно, но в России крэговские припадки бешенства вдруг прекратились, уступив место длительному периоду благодушия и здоровой рабочей энергии, что не могло не радовать.

Айседора поцеловала Крэга и Станиславского, встречающих ее на вокзале. После чего все поехали в гостиницу. Гордон Крэг проводил в театре практически все время, так что за это турне они с Айседорой встречались всего несколько раз, да и то в спешке между выступлениями, все-таки Дункан не отдыхать приехала. У нее были свои обязательства, а все вечера, по раз и навсегда заведенной традиции, занимал Константин Сергеевич, с которым она бесконечно обсуждала его систему, делясь собственными находками в области движения. Правда, на этот раз этот театральный гений отчего-то манкировал ее гостиничный номер, не заходил в театральную уборную, а все больше приглашал Айседору в симпатичные ресторанчики и кафе. Для постороннего взгляда, возможно, это и выглядело странно – в прежние приезды Дункан он разве что не ночевал у нее, теперь же все разительно изменилось. О причинах такого положения дел знали двое: Айседора и Константин Сергеевич, но ни он, ни она до поры до времени не раскроют зловещей тайны, а вот мы, разумеется, не станем ждать.

Произошло же вот что: в последний приезд в Москву Айседора была прямо-таки облагодетельствована обществом своего русского друга, с которым она щедро делилась своими мыслями в области искусства, время от времени рекомендовала те или иные труды по теории танца или театра, иногда привозила свежеотпечатанные брошюры из Европы. В общем, являлась для жаждущего нового знания Станиславского чем-то вроде окна в мир. Сама же Дункан почему-то всякий раз страдала либо из-за любви, либо из-за ее отсутствия. Так и получилось, что, привыкнув смотреть в честные глаза Константина Сергеевича, она все чаще замечала в них самое настоящее обожание и однажды, поддавшись порыву, повисла у него на шее.