наручниками и вводить шарики в вагину. Прочитав эти книги, женщины по всей стране кинулись в магазины кожаных изделий и принялись покупать хлыстики, чтобы держать их в спальне. Эти книги заставляли других женщин чувствовать себя смелыми и дикими. Слоун же почувствовала себя нормальной. Книги сделали ее жизнь нормальной. Даже романтической. Раньше Слоун не понимала своего места в этом мире. Кто она? Кем стала? Кем не стала? Люди появлялись в ее жизни и исчезали из нее, но при этом оставались самими собой. Они точно знали, кто они такие, даже если менялись с течением времени. В Ньюпорте Слоун окружали женщины в яркой летней одежде, люди из красивых летних домов. Знаменитости и президенты приходили в ее ресторан, ели блюда, приготовленные ее мужем, развлекались в баре и флиртовали с теми, кто не был их женами и мужьями. Но потом все они возвращались домой, к своей рутине, к своим гетеронормативным, моногамным отношениям. Книги же и сенсационность их публикации превратили жизнь Слоун в нечто волшебное. «Я живу классной жизнью, – думала она, – и это моя роль, и все нормально».

В свое время она взяла под полный контроль процесс питания. Теперь же и ее личная история оказалась под полным контролем. Если раньше она просто подстраивалась под желание мужа, не ощущая его своим, то теперь взглянула на эту ситуацию под другим углом. Слоун чувствовала, что жаждет большего, чего-то такого, чего она не делала раньше. В самом начале, когда Ричард впервые сказал, что она могла бы заниматься сексом с другими мужчинами и рассказывать ему об этом, подобная идея показалась ей странной. Ей не всегда нравились те, кого он для нее выбирал. Но сама идея стать иной в сексуальном плане ей нравилась. Никогда еще она не предлагала ничего сама – инициатором всегда был Ричард. Но сейчас все изменилось.

Своей лучшей подруге еще со школы, Ингрид, Слоун призналась, что она – сабмиссив, то есть партнер, выполняющий приказы другого. Она рассказала ей это, когда они отдыхали на Файр-Айленд, у южного берега Лонг-Айленда. Они надели широкополые соломенные шляпы и отправились гулять по пляжу. Ноги их утопали в песке, ветер трепал длинные волосы.

Слоун рассказала, что книги помогли ей освободиться – точно так же, как в свое время она освободилась от пищевого расстройства. Она ела тушеных моллюсков. Она поливала их маслом. Некоторые воспринимают это как должное. Мы всегда воспринимаем как должное нечто такое, чего жаждут другие.

Слоун чувствовала, что Ингрид хочет, но не решается о чем-то спросить. Да и у самой Слоун были вопросы. Так бывает, когда рассказываешь что-то лучшей подруге и все вдруг начинает казаться не таким уж радужным. Как будто все лишается благодати.

Никто не сказал: «А как ты можешь примириться с желанием мужа, чтобы ты спала с другими мужчинами?»

Но Слоун все равно услышала этот вопрос.

Она смотрела на океан, и он казался ей каким-то маленьким и серым, совсем не таким, как на ее острове.

– Теперь я знаю себя, – сказала она Ингрид. – Я лучше понимаю людей, потому что их голоса больше не сливаются в глухой шум. Тебе знакомо состояние, когда люди что-то говорят, знакомятся, а ты слышишь лишь собственные мысли? Ну так вот, я больше этого шума не слышу. Теперь я слышу людей.

Ингрид кивнула.

– Теперь я запоминаю имена, – продолжала Слоун. – Помнишь, как я всегда застилала постель буквально в ту же минуту, как только просыпалась? И делала это везде и для всех… Я застилала все постели во всем доме – и даже когда мы уезжали куда-то отдыхать, в отелях… Помнишь?

– Ну конечно, – улыбнулась Ингрид.

– Ну так вот, теперь я могу оставить постель неприбранной. Я твержу себе: «Не застилай ее». Я твержу: «Не. Застилай. Эту. Чертову. Постель!» И знаешь, что? Я этого и не делаю!

В Сэдж-Харбор дверь гостиничного номера открыл мужчина в шортах и рубашке. Женщина в льняных брюках и облегающем топе ждала Слоун в комнате. Шторы были опущены. Хозяева уже заказали шампанское. Слоун вошла в комнату, и вскоре раздался стук в дверь. Официант не смотрел на троих людей в спальне, которые заказали шампанское до девяти утра. Он предпочел смотреть в пол. Слоун рассмеялась, словно уже успела выпить шампанского.

Она чувствовала себя комфортнее, чем ожидала, и первой начала целовать женщину. Всегда нужно первой целовать женщину. Все происходит быстро. Одно следует за другим. К тому моменту, когда Слоун решила перевести дух и поднялась с постели, чтобы отправить Ричарду сообщение, оказалось, что ее телефон полностью разрядился.

– Черт!

– Что случилось? – спросили у нее.

Пара осталась в постели. Они с улыбкой ждали, продолжая ласкать друг друга. Слоун вернулась к ним. В общем, если позвонить позже, ничего страшного не случится. Она провела в чужом номере еще два часа, а может быть, и больше.

Но потом мысли о Ричарде стали ее тревожить. Кроме того, мужчина уже слишком набрался, и Слоун это раздражало. Она старалась довести его до кульминации, но ничего не выходило. Слоун злилась и на его жену: почему она не знает, как заставить мужа кончить?

Когда все закончилось, она быстро ушла, наспех собрав свои вещи. Из своего номера она позвонила Ричарду. Ричард уже нервничал – впрочем, она знала, что так и будет.

– Ты не должна была так поступать, – сказал он. – Я чувствую себя исключенным, и это ужасно.

Слоун чувствовала себя отвратительно. Ведь с ней происходило то же самое: когда Ричарда не было рядом, ей нужно было чувствовать, что он с ней, в ее сердце, в ее телефоне. Ей всегда казалось, что это должно быть очень приятно.

– Мне правда жаль, – пробормотала она.

Ричард отключился, и Слоун пошла прогуляться. Она не до конца разобралась в себе, кто она, чего она хочет. Она понимала, что ей нужно еще многое открыть, но не испытывала восторга от того, что происходило в ее жизни. Скорее она чувствовала усталость.

Слоун не знала, когда именно все изменилось, понимала лишь, что это произошло. Уэс всегда был мужчиной очаровательным. Любая женщина, общаясь с ним, начинала улыбаться. Слоун он никогда не пытался обаять. Никогда не выпускал при ней когти.

Но тем летом Уэс как-то изменился. Он начал поддразнивать Слоун, позволял себе скользить взглядом по ее ногам, когда она была в юбке.

Ричард заметил. Какое-то время он ничего не говорил, но Слоун это чувствовала. Она входила на кухню, Уэс говорил что-то забавное, она смеялась, и они смотрели друг на друга. А потом Слоун оборачивалась