хочу быть чьим-то другим атари, и, если она эту угрозу осуществит, значит, я займусь чем-нибудь другим. И все же мне кажется, угрожает она только на эмоциях, видимо, травма подействовала на нее сильнее, чем я предполагал. Сейчас, сгоряча, она уверяет, что не может быть веятэ, оставшись без глаза. А я полагаю, что тренировки вполне могут компенсировать это увечье.

Просто Лиссе нужно время, чтобы принять это, смириться и идти дальше.

И я готов дать ей это время — отнюдь не из жалости, как она полагает.

Вот только моя уверенность, что все наладится, пошатнулась, едва Лисса взглянула на меня. Не потому, что меня напугали шрамы — раны подзажили за ночь и выглядели куда лучше, чем накануне.

Но вот взгляд…

Никогда прежде я не видел у нее такого безжизненного, пустого взгляда. И меня это напугало. Я впервые подумал, что на Лиссе все это сказалось куда сильнее, чем я мог предположить. Но моя попытка поговорить с ней провалилась — она просто сбежала от меня.

Я решил не давить, предоставив Лиссе столь нужное ей время. Она привыкла быть сильной и здоровой, и ей не так-то просто смириться с увечьем. А еще она зла на меня, и имеет полное право злиться, поэтому и не торопится продолжить лечение. Горько думать, что любимая девушка не желает тебя видеть, и это целиком моя вина. Я должен был быть рядом с ней, а не тешить самолюбие на Смотринах. Чувствуя вину, я ни на чем не настаивал, решив запастись терпением. Я был уверен, что рано или поздно обида Лиссы уступит ее здравомыслию, и, возможно, лечение без ее сопротивления моей магии окажется более эффективным.

Но даже если шрамы останутся — это не имело значения. Главное, чтобы моя Лисса вернулась ко мне.

Потому что эту Лиссу я совершенно не узнавал. Она не только выключила Бусинку, она заперлась в своей комнате и внутри себя, выходя лишь для того, чтобы поесть и в очередной раз велеть мне уйти. Я понятия не имел, чем она занимается там, за закрытыми дверями, но мне все меньше нравился ее безучастный вид, то безразличие, в которое она погружалась все сильнее. Я хотел ей помочь, но не знал, как.

Вот когда я порадовался, что у меня есть отдельная чек-карта, так что о припасах можно было не беспокоиться. И все же, уходя из дома, я каждый раз волновался о девушке, опасаясь, как бы она не причинила себе непоправимый вред.

Шло время, но лучше не становилось.

В какой-то момент я отчаялся, понимая, что своими силами мы не справимся. Я не мог помочь той, кто отчаянно отказывалась от моей помощи, а самостоятельно совладать со своей бедой у Лиссы просто не получалось. И я решил попросить совета.

Для начала — у матушки, ведь кто поймет женщину лучше другой женщины? Потому что я окончательно перестал понимать, что происходит с Лиссой. Ее травма не была настолько серьезной, чтобы так сильно подкосить мою веятэ.

Было страшно оставлять Лиссу надолго. Не менее страшно — нанести визит родителям, которые, должно быть, сильно во мне разочарованы. Они позаботились о том, чтобы у меня была благородная веятэ из сильного рода, а я совершенно не оправдал их чаяний, не сумев наладить с ней нормальное взаимодействие. Был опозорен, связался с безродной… и что с того, что эта безродная — лучшая веятэ, какую только можно пожелать? Они ведь не знают ее. И вряд ли довольны моим выбором. Но мне просто больше не у кого просить совета.

Когда-то отец отказался от карьеры атари ради мамы. Сам ушел от веятэ, не желая откладывать свадьбу, предпочел любовь долгу. Если и сожалел об этом, то молча, ни разу не упрекнув маму за свой выбор. Но все свои нереализованные чаяния он возложил на меня. Поэтому и сговорился с семьей Сешаи, полагая, что делает правильный выбор. Кто мог знать, что дочь благородного семейства окажется настолько бездарной? Впрочем, отец об этом так и не узнал. Я не стал его огорчать, жалуясь на Сеши, да и виделись мы не настолько часто, чтобы тратить время на жалобы. Но именно поэтому я и не обратился к родителям после того, как Сешая меня выгнала. Мне казалось, они просто не будут слушать моих объяснений, сочтя их попыткой оправдаться. А уж если узнают, что я опустился до связи с безродной, то и вовсе отрекутся от меня.

Но сейчас мне все равно. Разочарованы или нет, если они смогут помочь, я готов к любому отношению.

Предупреждать о своем визите я не стал. Побоялся, что родители не захотят меня видеть, если заранее узнают, что я собираюсь их навестить. Так что к родительскому дому я подъезжал с опаской, не имея ни малейшего представления о том, как меня тут встретят.

Мне открыл Сойвиен, бессменный дворецкий семьи моу Дейтан. При виде меня он явно удивился, но не более:

— Я сообщу моу… — начал он после приветствия.

Но я его перебил:

— Я сам сообщу. Матушка дома?

— В оранжерее, — не стал возражать он, пропуская меня внутрь.

Кто бы сомневался! Я невольно улыбнулся, услышав об оранжерее. Своему увлечению матушка уделяла все свободное время. И я, не колеблясь, отправился к ней.

— Ли! — ахнула мама, увидев меня.

И торопливо подошла ко мне с объятиями. На сердце отлегло — мне здесь рады. Выходит, я только зря тревожился? Впрочем, от матушки ждать другого и не стоило, а вот отец… Хотя он бы мог настроить маму против меня. Наверное.

— Здравствуй, мама, — пробормотал я ей куда-то в макушку, крепко обняв.

Я все же скучал.

— Почему ты не предупредил, что приедешь? — отстранившись, обеспокоенно спросила она. — Мы бы приготовились. Ты у нас и без того нечастый гость, а в последний год и совсем пропал…

Мне нечего было возразить на этот упрек, я сменил номер в первые дни работы с Лиссой, так что дозвониться до меня никто из моего круга знакомых не мог. Другое дело, что при желании меня вполне можно было найти через гильдию. Но в семьях атари это не принято.