— Ну вот, ваше высочество, а вы говорили, что у вас с Мунтвигом нет ничего общего.

Я прошипел:

— Вы у нас вице-канцлер? Вот и вицеканцлеруйте, а не хи-хи стройте. Мне и без вашего хи-хи тошно.

— Ваше высочество, — сказал он тихонько. — Как можно? Разум без благоразумия — двойное безумие.

Я спросил с подозрением:

— А это к чему?

— Не знаю, — признался он. — Просто звучит мило. И красиво. А я люблю все красивое. А вы?

— Все некрасивое, — огрызнулся я и повернулся к Аскланделле: — Ваше высочество, хорошо ли спалось?

Она чуть повернула голову, спокойный взгляд ясных глаз коснулся меня с ощущением привычного холодка, но в зале достаточно натоплено, так что да, ощущение даже приятное.

— Вас это удивит, принц… но я всегда сплю хорошо и покойно.

— И никакие греховные мысли не посещают? — спросил я. — Даже в самом глубоком сне?

Она ответила с холодком:

— Не посещают, принц. А ваши вопросы непристойны и неуместны.

— Простите, — сказал я искренне, в самом деле дурак, даже самому непонятно, с чего вдруг захотелось уесть, а получилось, словно щенок попытался укусить промерзшую на вековом холоде гранитную скалу. — У меня, знаете ли, артистическая натура, импульсивная, творческая, романтическая, потом иногда сам не понимаю, что творю и что говорю…

Она чуть наклонила голову.

— Я это заметила. Хуже будет, если заметят и другие.

— Да ни за что, — поклялся я и начал создавать на ее блюде, старательно маскируя среди грубых кусков мяса и зелени, изысканно приготовленные лакомства. — Я буду держать себя в руках.

Она слегка повела бровью, однако молча подцепила на кончик ножа нежное тело толстой креветки, невиданной в этих землях.

Я с затаенным дыханием смотрел, как отправила в рот, ест, не меняя выражения лица, и только мое обостренное чутье подсказало, что да, ей понравилось, и уже с большим энтузиазмом начал создавать то искусно приготовленных крохотных кальмаров, то лангустов, то еще какую изысканную хрень, остальные лорды и гости ничего не замечают, занятые шумными разговорами, хватанием мяса, довольным гоготом и рассказами, как кто кого одним ударом до самого пояса.

Пирог Аскланделла тоже лишь раскрошила, потому что я ухитрился подпихнуть ей самые нежнейшие пирожные, какие только пробовал в кондитерских, она их изволила кушать так же неспешно и с непроницаемым лицом, но я все отчетливее ощущал ее удовольствие.

Альбрехт, понятно, это истолковывает как мою заботу о принцессе, он все толкует неверно, а я делаю эти лакомства назло, выказывая свое превосходство, это мои козыри, а вовсе не забота!

После обеда я уединился в кабинете, Зигфриду велел пока никого не пускать, это время для государственных бдений. Сейчас уже примерно понятно, почему Мунтвига поддержали даже те короли и лорды, которые ему неподвластны: он распространяет апостольскую веру как единственно верную, а она целиком и полностью подчинена светской власти, что нравится любому властителю больше, чем независимая римская.

Но мощный встречный удар тряхнул не только королей и лордов, что засомневались в несокрушимости Мунтвига, но внес смятение и в ряды религиозных фанатиков.

Среди них начался, как докладывает Норберт, великий плач насчет того, что Господь отвернулся от них, что прогневили Его, что нельзя было идти войной даже на еретиков и что вообще, возможно, Господь за них…

А мы это еще и докажем, подумал я хмуро. Господь за нас, Аскланделла убедится в этой нехитрой истине, как и ее фрейлины, что постепенно привыкнут к новой жизни.

Думаю, Аскланделла не ограничится этими тремя, многие знатные дамы будут набиваться в ее окружение, что в первую очередь обрадует рыцарство и моих лордов.

До образования института фрейлин, к примеру, во Франции окружение короля составляли знатные рыцари, для которых при дворе содержался бордель. Лишь при знаменитой Анне Бретонской возник институт фрейлин, сперва малый, а потом он разрастался и разрастался.

С той поры король и его рыцари вязались не с простушками в борделе, а со знатнейшими дамами, перенявшими их функции, что, понятно, облагородило весь двор.

Самые знатнейшие из дам обычно становились фрейлинами королевы, поэтому король чаще всего вязался именно с ними, но и кроме этих было множество фрейлин и вообще знатных дам во дворе, так что про бордели можно было забыть из-за их ненадобности, знатные дамы умели делать все то же самое и даже лучше.

Я поймал себя на мысли, что с удовольствием и сладкой легкостью разворачиваю эту тему все глыбже и ширше, ну что за свинья, что-то мои мысли постоянно сползают, как у простого человека, к бабам и постелям. Сами сползают, без всяких усилий, в то время как о высоком и умном нужно заставлять их работать просто чудовищным усилием воли…

Вздрогнул, ощутив чье-то присутствие в зале, постоял, вслушиваясь и вчувствываясь, наконец сказал негромко:

— Скарлет, ты чего прячешься?

Она вышла из незримности, глазища распахнуты до невозможности, такая зрелая и чувственная трепетная красота, что сердце сжалось от сочувствия и понимания, счастливчик у нас этот Зигфрид, спасенная им расцвела от его внимания и заботы.

— Ваше высочество, — прошептала она потрясенным голоском, тонким и звенящим, как серебряный колокольчик, — как вы… сумели?

— Тебя да не учуять, — ответил я ласково, — это ж совсем быть бессенсорным!

— Да, — ответила она тем же шепотком, — но я применила высшую защиту древних магов школы Недерленда! Меня даже ваши телохранители не увидели!

— А Зигфрид?

Она виновато потупилась, прошептала:

— Он бы мне запретил…

— Ладно, — сказал я, — не мое дело решать, что он может и должен тебе запрещать, а что нет. А с защитой я постоянно работаю, Скарлет. Такой вот, от всех полезное хапаю. Неполезное тоже, но это так, на всякий случай. Я бережливый и запасливый. Не мне, так кому-то… пригодится. На что-нибудь полезное для меня… Скарлет, ну, решайся!

Она вздрогнула, сказала вздрагивающим голосом:

— Я готова убежать на край света, ваше высочество!

— В чем дело?

— Стыдно перед вами, — сказала она несчастным голосом, я ощутил, что она вот-вот заревет, — ваше высочество…

— Да что стряслось?

Она всхлипнула.

— Когда тот… с Той Стороны, попросил об услуге, я не думала…

— И правильно делала, — сказал я успокаивающе, — от этого морщинки. А это главный аргумент, чтобы не отягощать себя бесплодными раздумьями, а они, по чести говоря, все бесплодны. Все проблемы обычно решаются сами по себе.

Она вскрикнула тонким мышиным голоском: