— Я не буду больше утомлять тебя долгим разговором, — продолжил он. — Закончим на этом. Я покажу тебе истину во всей ее уродливой форме, а ты, уже зная предысторию, разыщешь причинно-следственные связи сам. Я хочу, чтобы из тебя получился хороший разведчик. Лучший из всех, кого я знаю. А потому умей напрягаться быстро.

В комнате повисла тишина, длилась которая, впрочем, недолго. Ее нарушил Шелестов. Нарушил — определение не совсем точное, поскольку Корнеев сразу почувствовал, насколько осторожен и тих стал голос начальника.

— Организация перевозки денег для обмена возложена на меня по приказу Сталина по рекомендации Берии. Приняв доводы Лаврентия Павловича о том, что я наиболее достойный для этой миссии человек, преданный партии и правительству, в которых Берия, как ты понимаешь, не ошибался, он возложил на меня не только доверие вождя, но и всю ответственность. Финансы — самый острый вопрос в любой сфере деятельности государства. И тот, кто не в силах помочь стране обрести финансовую стабильность, власти не нужен. Тот же, который, пользуясь доверием, эту стабильность подрывает, тот… кто, Ярослав Михайлович?

— Враг народа.

— Безусловно. И с меньшим к стене ставили. А теперь скажи мне, что станет с начальником управления военной разведки Шелестовым, если будет известно, что он вступил в сговор с преступниками с целью если не завладеть деньгами в грузовике, то хотя бы подорвать финансовое благополучие государства?

На этот раз отвечать на простой вопрос Слава не стал. Это было бы чересчур, выглядело бы как на уроке арифметики в первом классе. Но не ответил он и еще по одной причине. Не слишком ли утрирует полковник, разбирая ситуацию?

— Сталин не вечен, и до того момента, когда страна впадет в ступор, созерцая вождя в красно-черном обрамлении, нужно убрать всех, кто мешает, установив на эти места тех, кто нужен. Этим людям есть у кого учиться. Их Великий Учитель проводил такие наглядные практические занятия, что было бы глупо не поднять старые конспекты и не воспользоваться накопленными знаниями… Червонец — человек Берии, Слава. Я не знаю, что было предметом торга в их договоренности, скорее всего, Берия не в курсе раритетов из Дрезденской галереи. Но что Червонец надеялся обрести статус добропорядочного гражданина — это точно было условием сделки. Полонский подставлял под удар НКВД свою банду — так думал он. На самом деле Полонский уничтожал своими руками заместителя военной разведки страны Шелестова. После того как Сталину станет ясно, что НКВД уничтожил банду, напавшую на охраняемый мною транспорт с деньгами, Берия сумеет доказать Иосифу Виссарионовичу, что это не рабочий прокол разведки, а умышленные действия. Вслед за моей головой полетит голова начальника военной разведки страны. Идет война, Корнеев. Война, видеть последствия которой и участвовать в которой позволено не всем.

— А Весников…

— Весников должен был умереть вместе с бандой, получить посмертно орден, и его имя было бы занесено в Почетную Книгу сотрудников славного ведомства. Уничтожен должен был быть и Червонец. Никаких следов не должно было остаться. Твой труп должен был явить собой лишнее доказательство того, что Шелестов сотрудничал не только с бандой, но и пригревал на своей груди врагов народа, разыскиваемых НКВД еще с довоенных лет. Я так думаю, что тебя с женой и сыном приехали вынимать из квартиры именно для того, чтобы умертвить за несколько минут до боя с бандой и бросить там труп с оружием в руках. Так лучше привязать меня к делу — ты мой человек, и это доказуемо при помощи документов довоенных и военных лет.

— А семья… — в который раз попытался вставить слово Ярослав.

— А твоя семья должна была быть перевезена на воровскую малину. Оттуда после операции под Пулково ее должен был торжественно вынуть… прости за прямоту, Слава… НКВД. Бандиты, охранявшие ее, тоже должны были умереть. Их личности были бы опознаны как активные члены банды Святого, таким образом ты привязывался бы и ко мне, и к банде. Полная доказуха по линии следствия! Ты спросил про семью? Ты имел в виду, что с ней было бы? Подумай сам, ты умный мальчик…

У Ярослава уже давно болела голова. Истина открывалась перед ним во всем ее великолепии, как и обещал Шелестов.

— Ты смешал все карты Берии. И получил кровника. Единственный способ уберечь тебя и семью — ввести в мой штат и убрать с глаз долой. Берия, в конце концов, тоже не вечен. Его организм тоже страдает от запоров, хиреет, у него нарушается обмен веществ… Но сейчас с его здоровьем и статусом все в полном порядке.

Помолчав, Шелестов бросил:

— Мой человек, забиравший Светлану с ребенком из квартиры, оставил рядом с трупами бандитов визитную карточку моего ведомства.

— Может, напрасно съерничали? — усомнился Корнеев.

— Это не издевка, Слава. Это послание. «Я в курсе. Я считаю каждый твой шаг».

— А ваш человек себя не подставил?

— Этот человек следов не оставляет.

— А я могу узнать его имя? Он спас самых близких мне людей.

— Не узнаешь, — решительно отрезал Шелестов. И добавил, усмехнувшись: — Я этому паршивцу еще задницу надеру. Всего на пятнадцать минут-то и успел прежде Берии.

— Не так уж это и мало, — глядя в пол, возразил Слава. — Успеть раньше Берии на четверть часа.

— Так, говоришь, тебе что-то кажется насчет перемещений Альберта Брониславовича Полонского? Что ж… Теперь, если после всего, что я тебе сказал, тебе уже не кажется, что он давно мертв, можно и проверить.

Снова оказавшись на Хромовском кладбище, Ярослав с невольным удовольствием отметил про себя тот факт, насколько стремительно и полярно меняется его жизнь. К переменам от знака минус к знаку плюс за свои тридцать с небольшим лет он привык. Так же, как привык, что судьба частенько положительный знак меняла на отрицательный. Происходило это подчас так быстро, что он не успевал ни отчаяться, ни возрадоваться.

Однако появление на кладбище, в том самом месте, где он всего две недели назад коротал ночь с бандитами, оставило в нем неизгладимый след, который впору было именовать рубцом. Еще две недели назад он, Корсак, гонимый НКВД и лишенный семьи, сидел… вот под этим деревом… это береза, оказывается, а не сосна, как ему показалось в первый раз… и думал о том, как повернется дело, не найди они в оговоренном Святым месте его сокровищ. Точнее, не его, а Дрезденской галереи, однако тогда это как раз значения и не имело. В полуразрушенном, заросшем мхом и куриной слепотой склепе, на котором едва читались высеченные буквы, пан Домбровский спрятал свои золото с картинами, и Слава думал в ту ночь только о том, чтобы тот в предсмертной горячке чего не напутал. Останься клад ненайденным — его непременно запытали бы до смерти, и те четыре патрона в «браунинге», что безо всякого своего желания подарил ему Гусь, вряд ли бы помогли. Семья, безусловно, погибла бы.

Даже сейчас Ярослав чувствовал, как скверно на душе от одной только этой мысли…