Ну и хватит на этом. Лаврентий Павлович был уверен в том, что после проверки им результатов работы Шелестова по данному делу для маркировки пунктов, носящих отрицательный характер, будут использованы все до последней буквы русского алфавита.

Сняв пенсне, Лаврентий Павлович растер переносицу. Повел подбородком, разминая шею — давняя привычка, искоренить которую было невозможно, и сорвал с телефона трубку…

Несколько часов назад он вот так же, повинуясь свойственному ему наитию, сорвал ее и приказал:

— На улицу Рассветная направить Тихомирова и пяток сыскарей, — коротко сказал он. — Бабу и щенка к нам.

Через два часа Берии сообщат: в квартире, где находились жена и сын Корнеева Ярослава Михайловича, обнаружены два трупа мужчин с татуировками на руках и теле. Женщина и ребенок исчезли в неизвестном направлении. Рядом с трупами найдено оружие — спецсредство для ближнего боя «Луч», состоящее на вооружении спецподразделений военной разведки СССР. Со специзделия тщательно стерты отпечатки пальцев, что свидетельствует о профессионализме убийцы, однако само специзделие оставлено на месте убийства, что свидетельствует об обратном. Соседи в качестве лиц, могущих дать показания, интереса не представляют, поскольку к моменту появления сотрудников НКВД крепко спали.

Теперь к длинному списку неприятностей следовало добавить еще один пункт:

ж) жена и сын Корнеева, которые должны были быть привезены в наркомат сразу же после завершения операции, живы и здоровы, но находятся не в наркомате.

— Сукин сын… — прошептал Берия, снова утыкая пальцы в переносицу и крепко зажмуривая глаза. — Издевается, мразь… Не свидетельствует это о профессионализме… Очень даже свидетельствует! Издевается, тварь!..

Лаврентий Павлович, покосившись на клацнувшие металлические вилки держателя телефонной трубки, распорядился:

— Направить группу Тихомирова в Ленинграде на улицу Каретная, в дом, где расположен статотдел. На вахте его ждет человек. Тихомиров должен принять его, и последним, кто должен был видеть этого человека, должна быть бабка, которая имеет приятное женское контральто. Кажется, она вахтер или секретарь. Ей лет под шестьдесят, а в этом возрасте с пожилыми людьми чего только не случается.

Умение проигрывать и тем выигрывать доступно очень немногим. Подумав, Берия снова снял трубку и попросил телефонистку спецсвязи соединить его с Шелестовым. Но его постигла неудача — полковник либо не хотел реагировать на зуммер, либо не находился в кабинете. Но Лаврентий Павлович не умел проигрывать без остатка.

Через несколько часов он попросит соединить снова и с радостью в голосе произнесет:

— Товарищ Шелестов? Я рад поздравить вас с блестящей операцией по разгрому банды и спасению государственных денег в особо крупных размерах…

Через час и пятнадцать минут после получения первой тревожной новости Лаврентий Павлович получит еще одну недобрую весть из Ленинграда…

Червонец остался ждать Тихомирова в статотделе. Он любезно согласился выпить со старушкой настоящего, а не морковного, чая, съел ватрушку и рассказал, как подчас бывает трудно им, работникам облпотребсоюза. Изголодавшееся население прячет сельхозпродукты, обманывает инспекторов, что отрицательно сказывается на объемах заготовки молока, рыбы, мяса и сливочного масла.

Через четверть часа, исчерпав все темы, могущие быть для них интересными, Полонский стал листать «Огонек» за май и вдруг почувствовал тревогу. Откуда она исходила, бандит не мог понять, но в силу того, что способность чувствовать беду задолго до ее появления была у него очень развита, он отложил журнал в сторону и прислушался к себе.

И вдруг понял, насколько реально то чувство тревоги, закравшееся в него. От этого понимания он даже привстал. Оказавшись же на ногах, догадался, что нужно бежать. Сейчас, сию минуту. Пока еще не поздно.

И в тот момент, когда Червонец, поняв все, был уже у двери, у крыльца «Статуправления» раздался резкий звук тормозов.

Чуть побледнев, Полонский вернулся к столику, на котором стояла его еще не простывшая чашка, осторожно и незаметно для старушки смахнул со скатерки фуфловый, с гнущимся лезвием, не выдерживающий никакой критики кухонный нож и спрятал его за спину.

В этом положении — стоя, руки за спиной — он и встретил человека, который прямо с порога прошел к нему и, быстро осмотревшись, бросил, как телеграммный текст:

— Здравствуйте. Я Тихомиров. Следуйте за мной.

— Тихомиров… — кротко позвал его, уже развернувшегося, Полонский.

И в тот момент, когда тот развернулся, всадил ему в горло жирный от масла нож.

Он хотел бы в сердце. И кровью не умоешься, и возни с агонией меньше. Но жестяное «перышко», пригодное разве что для нарезки ветеранской пайки, неминуемо погнулось бы о плотное сукно пальто Тихомирова. Ох и глупый же вид имел бы тогда рецидивист Червонец…

Хлынувшая из сонной артерии кровь чекиста не ошпарила, а, наоборот, охладила и успокоила его. Уложив бьющееся в конвульсиях тело на пол, Полонский повернулся к потерявшей дар речи старухе.

— Вы же не станете шуметь?

Она замотала головой с таким рвением, что Полонский засомневался — не скрутит ли старая себе шею и без его участия.

— Не надо шуметь. У нас, у работников потребсоюза, свои разборки. Я вам рассказывал…

Похлопав руками по затихающему телу, Червонец нашел под полой пальто «ТТ» и сунул его себе в карман. Вырвал из телефона шнур и отбросил его в сторону.

В последний раз посмотрев на старушку, которая теперь занималась тем, что пыталась заползти под стол-тумбу, он удовлетворенно качнул головой и, вытирая лицо прихваченным со стола полотенцем, вышел на улицу.

В лицо ему ударил невероятно холодный порыв ветра. Воротник его фуфайки загнулся и стал трепетать, как крылья подстреленной куропатки. Дойдя до белого авто, стоящего неподалеку, он рывком открыл водительскую дверцу, приставил пистолет к голове шофера и нажал на спуск.

Больше в машине убивать было некого.

Затолкав тело с разможенной головой на соседнее сиденье, Червонец перегнулся и стер с бокового стекла ошметки мозгов с налипшими фрагментами черепной коробки чекиста. Когда полотенце окончательно промокло от крови, он бросил его между сиденьями и включил двигатель.

Путь его пролегал на западную окраину Ленинграда. Уже там, на берегу залива, он остановил машину на краю обрыва, бросил в нее пистолет, снял с убитого пальто и шляпу, обувь, переоделся, после чего столкнул машину с обрыва.

Некоторое время он еще стоял, наблюдая, как скрывается в сотнях пузырей автомобиль. Докурив папиросу из пачки своей жертвы, Полонский улыбнулся и тихо сказал:

— А ведь я чуть не ошибся… И прощай тогда и свобода, и сокровища Дрезденской галереи, и жизнь… Не случилось, Лаврентий Павлович.

Этот гнилой город стал вдруг ему тесен. Но теперь он уже не чувствовал себя пешкой в чужой игре. Сейчас, стоя в пальто и шляпе на берегу обрыва с засохшей на шее чужой кровью, он чувствовал себя человеком с будущим. Главное — правильно распорядиться этим будущим.