– Ты очень помог, – горько съязвил Принц.

– Нет, правда, – спокойно объяснил я. – Новелла кончается предсказанием. Верно?

– Верно, – пробурчал Принц, беспокойно озираясь.

– А значит, – подытожил я, – мы не знаем, сбылось ли оно или нет. Возможно, король осознал свою ошибку, и все вернулось на круги своя. Возможно, он раскаялся, и ужасная участь, о которой предупреждал Летописец, так и не постигла его королевство.

– Почему река все еще красная? – потребовал Принц. – Почему ты не видишь волков, но река все еще красная.

Я зажмурился, внушая себе, что все и вправду закончилось хорошо. Даже представил себе, что Летописца не казнили, а на следующее же утро после приговора восстановили в должности. Когда я открыл глаза, передо мной лежала туша убитого Принцем волка, а в стороне между деревьями мелькали красные пятна. Много красных пятен.

От досады я чуть не разорвал новеллу.

– Теперь его нет! – воскликнул вдруг Принц. И правда, тело волка на мгновение пропало, но затем вновь появилось на том же месте.

– Мы не можем просто пожелать, чтобы все исчезло, – сокрушенно сказал он. – Но должна существовать какая-то связь с остальным миром, что-то материальное, какой-то портал…

Волки окружали нас. Бежать было бесполезно.

Моя голова готова была лопнуть от перенапряжения. То есть была такая секунда, когда волк был виден Принцу, но его не видел я?

Или…

Что это было за место?

– Река, – просто сказал я.

Принц вопросительно посмотрел на меня.

– Река не всегда была алой. Вода не всегда была алой. Река несет свои воды в другие королевства и течет через все времена.

– Но здесь она алая, и воды ее не текут.

– Разве? – спросил я.

Мы оба посмотрели на гладкую поверхность реки и отметили про себя, что она немного волнуется.

– Река переживет Летописца, река переживет короля и будет течь, пока русло ее не высохнет, – продолжал я. – Лес стоит и все видит, почва все принимает и все помнит, а река… река утекает.

– И что же ты предлагаешь? – спросил Принц.

Я пожал плечами, снова зажмурился и шагнул прямо в реку крови, не выпуская новеллу из рук.

По ту сторону новеллы

Мы очнулись на туманном берегу. Я лежал на спине и смотрел в небо. Принц уже пришел в себя и раскладывал на траве наше имущество. Мимо нас проносилась река, неся свои чистые и прозрачные воды.

– Ничего не промокло, – констатировал Принц, увидев, что я открыл глаза.

– А новелла? – спросил я.

– Ее больше нет, – отрезал он. – Но мы не промокли. Бумаги не промокли. Одежды тоже.

– Это же замечательно, – рискнул я.

Принц закатил глаза.

– Ты не находишь это обстоятельство странным? Позволь напомнить, что мы только что искупались в реке крови.

– Ты помнишь что-нибудь? – спросил я тогда.

Он покачал головой.

– Ничего, даже как прыгал. А ты?

– Помню, что прыгнул.

Делать было нечего. Мы двинулись дальше, кое-как угадав направление по компасу. Принц уже ни в чем не был уверен. Он сказал, что далее река изгибалась, и теперь мы должны были пересечь небольшой участок леса вверх по ее течению и снова увидеть ее воды.

Скоро наступил вечер, и мы поняли, что наше недавнее приключение заняло большую часть дня. Оставалось надеяться, что период нашего беспамятства захватил только несколько часов и не перескочил целую ночь. В противном случае страшно было подумать, что мы провели без сознания хоть сколько-нибудь значимый промежуток времени.

Привал был безрадостным и молчаливым, а следующий день выдался на редкость непогожим. Моросил дождик, и редкие его капельки то и дело пробивались сквозь плотные редуты листьев и падали на наши капюшоны. Боясь, как бы не грянул ливень, мы поспешали.

Сквозь паутину веток мы видели, как жидкие тучи затянули небо, а солнце сдавленно пытается пробиться сквозь их пелену. А где-то внизу знакомая дымка тумана медленно и неотвратимо заключила нас в свои объятья.

Мы двигались катастрофически медленно, каждый шаг давался нам с неимоверным усилием, ноги словно налились свинцом. Мы были угнетены и рассержены на судьбу.

К этому времени я окончательно сбился со счету. Память подводила меня, и я никак не мог сосчитать, сколько же дней мы находились в пути. По моим расчетам, мы вот-вот должны были добраться до туманной долины, но то был голос моей усталости, и я старался его заглушить, настраиваясь на продолжительное путешествие. Принца я предпочел не тревожить, храня угрюмое молчание.

Мы продолжали шагать под моросящим дождем, который, слава всевышнему, снисходительно ослабевал.

Ближе к вечеру я, к своему раздражению, обнаружил в моем спутнике первые признаки отупелого отчаяния, да простит мне Принц эту резкость. Он доказывал мне, что мы еще сможем преодолеть милю-другую, и я послушно плелся следом – я был слишком измотан погодой, чтобы возражать. Мы берегли воду, но с каждым днем за нее становилось все тревожнее. Принц был уверен, что мы с минуты на минуту снова набредем на лесную реку, а там недалеко и до долины. Мы были все ближе, уверял он. Но день прошел – а реки все не было.

Завтра, говорил Принц. Мы еле идем, говорил Принц, и я слышал в его словах упрек. При нормальном темпе мы уже достигли бы реки. Завтра мы все наверстаем.

Я не думаю, что мы прошли даже запланированную милю, прежде чем рвение Принца окончательно потухло, и он в изнеможении привалился к стволу какого-то древнего дерева, раскинувшего свои призрачные корни сквозь завесу дремучей чащи.

На лес опускалась ночь.

И без того сумрачный свет превращался в беспросветную тьму, нарушаемую только звездами и луной. Солнечный свет еще нехотя задерживался где-то наверху, но вскоре и он был обречен умереть.

Мы сделали привал на влажной земле, кое-как устроившись на ночь промеж массивных корней. Дождь был несильным, но настойчивым, так что сухих веток на костер было не сыскать. На ужин пришлось довольствоваться чудом не отсыревшими лепешками и глотком драгоценной воды из фляги.

Веки предательски смыкались сами собой.

Я едва мог различить собственные руки в кромешной темноте, но знал, что туман уже здесь – я кожей чувствовал его липкий бархат.

Господи, как же я хотел спать.

Я закрыл глаза.

Наконец-то…

Что-то было не так, что-то было неправильно.

Во-первых, туман. Даже самый густой туман не может быть таким тяжелым. Может быть, глубоко в лесу только так и бывает? Интересно…

Во-вторых… Что же еще меня гложет?.. Нет, не могу вспомнить.

Наверное, всякий хоть раз в жизни ощущал сладость, с которой усталый