И Миша решил остаться. Напомнив себе, что лучшая защита – нападение, он задумал защищаться, парализовав Дениса окончательно. Тот замкнулся в горе, понять которое мог только другой дрессировщик. Прекрасно! Тем самым он оставил Миру Школьник без присмотра. Ладненькую, хорошенькую Миру, которая хоть никогда и не волновала Мишу, но и отвращения не вызывала. Ей стало одиноко и грустно, почему же не утешить девушку?

Пользуясь тем, что Харитоновы никому не рассказали, как именно погиб тигренок (можно было не сомневаться, что в этом скрывался некий коварный умысел!), Венгр подобрался к глупенькой Мире – ближе некуда! И даже возликовал, когда она сообщила о беременности, – он проник в самую сердцевину.

Его обожаемый враг был повержен окончательно.

Туше.

* * *

Артур сфотографировал прощальное письмо Виталия Сергеевича, адресованное ему, и я смогла дочитать его до конца. Хотя мы и сами уже поняли все, в чем он признался, прежде чем принять яд. Эти двое не смогли жить вместе, но сумели умереть, крепко держась за руки. Отомстили за своего сына, которого оба любили больше жизни.

Если бы не вмешалась билетерша и мы не вышли бы на их след, может, Харитоновы остались бы вместе? Пережив такое, люди все начинают видеть иначе, и прежние поводы для ссор наверняка показались бы им обоим пустячными. А дрессировщик не мог не оценить, какие тигриные мощь и страсть, оказывается, жили в душе оставленной им женщины. За своего детеныша она готова была порвать глотку. Досадно, что мы не успели даже пообщаться с ней…

– Не могу сказать, что это восхищает меня, – призналась я Никите, сидя у его постели. – Но какая-то извращенная красота в их поступке есть. Если бы только они не трогали старушку…

– Кто помнил бы Раскольникова, если бы он не ударил процентщицу топором? – возразил мой солнечный мальчик.

Что делают с людьми работа в Следственном комитете и воспаление легких?!

– А я смотрю, ты уже совсем ожил? Снова несешь чушь!

Было так хорошо и спокойно сидеть рядом с ним, болтая безобидные глупости и проводя кончиками пальцев по сильной руке, лежащей поверх больничного одеяла, слишком тонкого для него, ведь Никита, как и я, любил, чтоб его придавливало как следует. Так легче провалиться в сон.

Как засыпал Артур, никто из нас не знал.

– Знаешь, я тоже простил бы тебе… что угодно, – сказал вдруг Никита и прижал мои пальцы к губам. – Все на свете простил бы. Лишь бы ты осталась со мной.

– Я не причиню тебе такой боли.

Мы оба подумали о Денисе и Мире, которые делали первые шаги в незнакомой Вселенной, обещающей стать их жизнью. Наверное, у них возникло ощущение, будто они ступают по прозрачному льду, способному надломиться в любую секунду. Я понимала их страх. Ему все еще удавалось иногда подкрадываться и застигать меня врасплох, и тогда, как заклинание, мои губы произносили те слова, которые только что услышал Никита: «Я не причиню тебе боли».

Все случившееся в цирке помогло мне: кому захочется угодить в котел, где кипит безумие страсти, подобной тому, что пережил Венгр? Родственникам разрешили забрать его тело, и они похоронили его вместе со стариком Венгровским. Смерть примирила отца и сына, теперь уже навсегда. Наверняка Андрей поставит обоим помпезный памятник, ничуть не похожий на то, каким был Миша – страдающим и терзающим гибким змеем… Вряд ли Денис Харитонов когда-нибудь придет на его могилу. Хотя по христианским канонам стоило бы.

В конверте, оставленном Виталием Сергеевичем, оказалось еще одно письмо, обращенное к сыну, но я даже просить не стала Артура показать мне его. Хотя в Комитете наверняка «ознакомились с документом», прежде чем отдать тому единственному, кто и должен был его прочесть.

Никто больше не подозревал Дениса, но я не думаю, что ему стало от этого легче. Теперь ему предстояло жить заложником родительской любви. В цирке никто не забудет, как отец с матерью отдали за него свои жизни, забрав чужие. Расстаться со свободой им оказалось труднее, чем с миром вообще. Наверное, эти понятия казались им равновеликими, только смерть вдобавок лишала боли и унижений, а тюрьма усугубляла их.

Я понимала, почему они сделали такой выбор.

– Слушай, выходи за меня замуж, – неожиданно произнес Никита, и губы его побелели.

Это застало меня врасплох, и само собой вырвалось:

– Что?!

– Не отвечай сейчас. Просто подумай, ладно?

– Ладно. Но… с чего ты вдруг? Мы никогда даже не обсуждали этого.

– Нет, – согласился он и скорчил смешную гримасу. – Сам не знаю, что на меня нашло! Но все эти дни я только и думаю об этом. Может, все дело в болезни? Когда побываешь на краю, начинаешь торопиться жить.

«Он говорит всерьез». У меня так заколотилось сердце, будто я резко погрузилась на дно стеклянного сосуда, заполненного водой, и превратилась в одну из аквариумных рыбок, живущих в комнате Артура. Я видела глаза Никиты, полные ожидания, но не могла произнести ни слова.

– Значит, нет? – вздохнул он, расценив мое молчание как отказ, хотя общепринято считать его знаком согласия.

Я сделала усилие:

– Разве я сказала «нет»?

– Ты вообще ничего не сказала.

– Ты сам предложил подумать… Слушай, ты вообще представляешь меня женой и матерью семейства?! Вдруг я не справлюсь? Я даже готовить толком не умею…

Никита беззаботно отмахнулся:

– Нашла проблему! Я-то умею.

– Я… Я подумывала, может, мне все же поступить в институт?

– Конечно, – поддержал он. – На юрфак? Я помогу тебе подготовиться.

У меня отлегло от сердца:

– То есть ты не ждешь, что я встану у плиты и нарожаю тебе семерых детей?

В его смехе тоже послышалось облегчение, хотя это еще здорово смахивало на кашель:

– А ты этого боишься? Сашка… Это же я! Неужели ты думаешь, что я не знаю тебя и не понимаю? Да ничего, по сути, не изменится! Разве что я на законных основаниях переберусь в твою постель…

– Как раз против этого я ничего не имею!

Он так расцвел, что я чуть не ударила себя по лбу: как можно тянуть с ответом, если запросто можешь подарить человеку такое счастье?! Нет, не только ему. И себе тоже. Я вдруг действительно почувствовала себя чертовски счастливой!

И у меня вырвалось:

– Я согласна.

Его так и подбросило на постели, он обхватил меня и прижал к груди так крепко, что я ощутила биение его сердца. И мне хотелось, чтобы Никита расслышал мое…

– Спасибо, – прошептал он, коснувшись губами мочки моего уха. – Теперь я точно поправлюсь за пару дней.

– И мы