за раз перекусить или целый шмат мяса с жертвы выдрать — это да. Это они умеют, а чтобы телепортироваться…

— Подкоп? — продолжал делиться мыслями Иван. — Да, пусть попробуют — глубже трёх метров копать замучаются, а выше всё тот же частокол, да ещё камнем с двух сторон укреплённый. Да такой частокол, наверное, только маммут сломать сможет, да и если не один, втроём-вчетвером наваляться. Но откуда в наших краях маммуты, их только далеко не севере видели. И то не понятно, что там правда в тех рассказах, а что байка очередная.

— Значит, местным ничего не угрожает?

— Пока они здесь, на подворье, думаю, что нет.

— Хорошо.

— Им хорошо, а нам нет.

— Поясни.

— Прошлой ночью, когда зверьё под самой стеной выть вздумало, местные постреляли да пошумели, чтобы их отогнать. Да ни разу не попали. Возможно, сегодняшней ночью твари снова пожалуют. Если нам повезёт — двоих-троих завалим. И всё. Волк — зверь умный. Больше на дистанцию выстрела не подойдёт. Придётся нам наружу выходить и там волков бить.

— Надо — выйдем, — вставил своё слово Агееч. — Я и не надеялся их, тут сидя, перебить.

— Я свами пойду, — тут же вставил Иван, — лишним не буду. Долина небольшая, далеко бегать не придётся.

— И я пойду! — тут же влез Миклуш.

— Нет, Миклуш. А кто тогда наш отход, в случае чего прикрывать будет? Ты и будешь. А кому я это дело доверить могу?

И вот волки в гости пожаловали. Вечером мы долину осматривали, она со стены как на ладони вся видна, ни одной твари не заметили.

— Вон они, — указал рукой полусотник куда-то влево на западную сторону долины. — Видишь вон ту плоскую вершину, прямо через неё и идут в открытую, то ли дурные, то ли наглые. Что, впрочем, одно от другого почти не отличается. Больше десяти голов насчитал, но их гораздо больше.

Я вгляделся в ту сторону, пытаясь хоть что-то рассмотреть на склонах холмов, едва подсвеченных тусклым светом луны, прикрывшейся полупрозрачной вуалью облаков. И как только Иван что-то видит в этой темноте? Чёрт! Я же про гоблинское зелье совсем забыл! А когда? Тут спать завалились, не перед сном же его было пить? Открыв поясную сумку, я достал скляночку. Зубами вытащив деревянную пробку, выпил содержимое, которого было-то на два глотка, и чуть тут же не выплюнул обратно. О таком омерзительном вкусе меня не предупреждали! С трудом проглотил. Ещё немного постоял, ожидая, пока эта бурда в желудке уляжется. А потом вновь заткнул склянку пробкой и засунул обратно в сумку. Как сказал Агееч, старик-гоблин, оказавшийся шаманом,

— Что, бугор, прочувствовал? — хмыкнул полусотник.

— Гадость изрядная, — сплюнул я через частокол. И ведь запить нельзя, Агееч об этом особо предупредил. Он, кстати, тоже вон морщится. — И когда она действовать начнёт?

— Минут через десять где-то, — ответил Иван. — Но снадобье стоящее, лучшее из того, что я пробовал. Видно, конечно, далеко не как днём, но и это просто отличное подспорье.

Вдруг раздался громкий полный несдерживаемой ярости и леденящий душу вой. Он пронёсся над долиной и отразился эхом от холмов. И тут же был подхвачен десятками глоток.

Пробрало до ледяных мурашек, толпой пробежавших снизу-вверх по позвоночнику и тут же обратно. А ещё меня грызла какое-то подспудное чувство о неправильности происходящего.

Но тут подворье переполошилось. Загомонили, захлопали крыльями, птицы, чем-то напоминающие то ли крупных уток, то ли мелких гусей в птичнике. В соседнем хлеву заметались переполошённые коровы. Невольно обернувшись на этот переполох, увидел, как бесшумными тенями вдоль частокола заметались две крупные собаки-пастуха, недавно опростоволосившиеся и не спасшие своего подопечного быка. Зато третья, мелкая собачка-звоночек, проснувшаяся от воя, завизжала, заскулила так, будто волки уже за ней по пятам гнались. И тут над подворьем раздалось трубное протяжное мычание. Наш Бурый на всю долину заявил, что один готов биться с волками, сколько бы их там ни было! И волки замолчали, видимо, удивлённые тем фактом, что кто-то осмелился бросить им вызов. И живность подворья замолчало. Стих гогот в птичнике, перестали метаться коровы и лишь был слышен негромкий скулёж собачонки, забившейся куда-то в дальний угол.

— Мужик! — хмыкнул, ухмыляясь, Иван.

— Настоящий бродяга! — поддержал его Агееч.

Тут послышались быстрые шаги по настилу. Обернувшись, я увидел Миклуша, с трудом удерживающего в одной руке арбалет, четвёртый запасной, оставленный нами в будке. Ремень от колчана съехал ему на локоть той же руки и теперь сам колчан волочился за ним по доскам. Но поправить его мальчишка не мог, потому что левой рукой придерживал котёнка за пазухой, откуда торчала круглая злобно ощерившаяся морда нхан су. При этом котейка никак не пытался укусить или поцарапать своего нового приятеля. Самого Миклуша нехило так трясло, то ли спросонья, то ли от испуга, то ли от возбуждения.

— Вол-ки да? Г-где? Я готов!

— Волки-волки, — я приобнял пацана и на миг прижал его к себе, желая успокоить. — То, что арбалет принёс и болты не забыл, молодец. Давай, их вот сюда на полку поставим. А котёнка-то зачем притащил? Мешаться же будет.

— Да он сам! На ногу запрыгнул, в штанину вцепился, а потом за пазуху забрался. Я попробовал вытащить — шипит и скалится.

— О, ещё один настоящий боец растёт, — похвалил Иван, правда, непонятно кого он имел в виду.

— А чего вы тут столпились? Чего делать удумали? — неожиданно раздался квакающе-скрипящий голос с другой стороны помоста. И как только старику-гоблину удалось так неслышно подобраться.

— Мы-то службу несём, твоё хозяйство караулим, — вздрогнувший от неожиданности Агееч, тут же вполголоса наехал на главу подворья, с которым, похоже, уже завёл панибратские отношения. — А вот ты чего, лягуха бородатая, сюда припёрся, под ногами мешаться? Чего тебе на печи не лежится, кости не греется?

— Ты мою бороду не тронь, дылда храстовая. Своё достоинство-то сбрил, тьфу, смотреть тошно.

— Твоё достоинство — для вшей да клещей пастбище, а мы бродяги не такие — мы чистоту да порядок любим!

— Порядок? То-то я смотрю, как на стену поднялись, так втроём спать завалились. Один здоровяк туда-сюда по стене и шастает. А он один чего углядит?

— Так углядел же. Ещё скажи спасибо, что у тебя сквалыги, зелье буева глаза выпросил. А