– Но он рассчитывает, что мы вернемся…

– Чтобы жить как соседи?

– У него родители всю жизнь так прожили.

– А вам хочется так всю жизнь прожить?

– Нет, иначе бы я не ушла. Но мне его жалко…

– У вас спина по ночам не болит? – вдруг спросил аналитик.

– Болит, а что?

– У вас чувство вины величиной с огромный туристский рюкзак.

– И что делать?

– Обрезать лямки. Только не нижние, а верхние. А то, когда он будет с вас падать, обязательно ушибет ноги.

– Я так устала. Мне так тяжело. Меня так все раздражает.

– Знаете, есть про это анекдот. Приходит женщина к психиатру и говорит: «Доктор, все раздражает, от всего воротит». Психиатр говорит: «Подумайте о чем-нибудь приятном. О семье, например». Женщина: «Все раздражает. Муж придурок, импотент, хам. Дети лентяи, подлецы, потребители». Психиатр: «Подумайте о работе». Женщина: «Все раздражает. Начальник подонок. Сослуживцы ублюдки». Психиатр говорит: «Пойдемте за ширму. Если и это не поможет, будем лечить медикаментозно». Голос женщины из-за ширмы: «Доктор, это раздражает. Что вы все туда-сюда, туда-сюда? Выберите уже наконец одно положение».

Александра благодарно захохотала.

– Слушайте, мне иногда самой смешно. В принципе я ведь внешне довольно удачлива, а внутри как будто все время идет страшный суд.

– Так он и идет, – весело сказал Михаил Игоревич.

Она еще долго говорила, в основном повторяясь и кружа на сказанном, а он терпеливо «фильтровал базар», как сказал бы кто-нибудь из ее спонсоров. И потом, сбегая по лестнице, ощущала, что сбросила некий вес: рюкзак чувства вины не так тянул плечи, и пластика потихоньку пластилиново вписывалась в вечерний туалет, как тело в объятие нового партнера.

Только сейчас Александра поняла, что просто свалится в обморок от голода. Подошла к киоску, купила сосиску в булке и счастливо вгрызлась в нее, без сожаления похоронив губы из фильма «Гостиница убийц». Потом разбудила своего водителя Василия, заснувшего, откинувшись на сиденье, и машина рванула мимо коробок нового района обратно в сладкий пыльный московский центр. Закончив с сосиской, Александра набрала номер по мобильному.

– Я вас слушаю, – важно сказала дочка.

– С вами говорят из кошачьего салона красоты. Как ваша клиентка чувствует себя в новом имидже? – спросила Александра басом.

– Ой, мамулька! – захохотала дочка. – У нее морда стала как у белой крысы. И она залезла на самый верх занавески, а бабушка кричит, что она когтями сделает зацепы на занавесках. А я говорю, что нет такого слова «зацепы», а есть слово «прицепы». А вообще я сейчас ем суп. Бабушка говорит, что это суп для больной печени. А у меня все здоровое.

– Суп вкусный? – спросила Александра.

– Как… Как песок в песочнице.

– Тогда не ешь. Скажи, что я разрешила сегодня не есть суп.

– Ничего, ничего, зато мы потом пойдем гулять в парк.

– Ну ладно. Целую. – Александра взгрустнула от того, что дочка уже привыкла давать насиловать себя супом за прогулку в парке. Но выбора не было. Няньки попадались еще более придурковатые. Когда она работала в музее, а дочка была маленькая, проводили вместе уйму времени. Рисовали, читали, ловили жуков и строили снежные крепости. А потом все стало ползти и рушиться. Дом превратился в неврологический санаторий для мужа. Крах социального статуса заслонил для него не только семью, но и весь мир. Исчезло все, что давало Александре чувство дома: смех, веселье, бессмысленная болтовня, внезапные гости. Она поймала себя на том, что они с дочкой, когда за ним закрывалась дверь, начинали громче говорить и свободней двигаться.

А потом ее попросили быть консультантом одной литературной телепередачи. И атмосфера телевидения дала то, что было запрещено дома. И хотя большая часть народа была чудовищно неинтеллигентна и необразованна, Александра лепилась все ближе и ближе и все меньше и меньше чувствовала себя чужой. А потом сама написала сценарий. А потом начала помогать снимать. А потом заболела телевидением и начала управляться в студии, как у себя в кухне, и когда это не понравилось хозяевам, ушла и потихоньку создала собственную. В этом была одержимость незнайки, она не представляла, во что впутывается, но выйти уже было незачем и некуда, на ней были десятки судеб подчиненных. Да и на что бы жила ее семья?

Виктор сначала удивлялся, потом смеялся, потом издевался. Ему казалось, что это понарошку. Что его беспомощная жена-филфаковка устроила себе хобби. Но программы выходили, из домашнего факса ползли тексты, студия развивалась. Виктор долго делал вид, что не замечает, сколько в семье тратится, деньги всегда стопкой лежали в резной шкатулке. Долго пилил жену за поздние возвращения. Долго не понимал значения слова «продюсер». Но когда во время выборов позвонили из Центризбиркома, заколотил в дверь ванной кулаками и услышал Александрино возмущенное:

– Ты что, не понял, что я моюсь? Пусть позже звонят.

– Тебе звонили от председателя Центризбиркома! – сказал он почти со священным ужасом, когда жена вышла в банном халате.

– Им надо, значит, еще перезвонят, – ответила Александра и села пить чай. И Виктор понял, что опоздал за поездом.

Он не спал всю ночь. А утром почему-то устроил сцену по поводу горы грязной посуды и роли женщины в доме. На что получил недоуменный ответ:

– Если тебе самому трудно держать дом в порядке, то я вызову человека из фирмы.

– А сама? Сама ты уже посуду мыть не умеешь? – заорал он. – Не царское это дело?

– Умею, – ответила Александра, – просто мое время стоит в десять раз дороже, чем время человека из фирмы, – и хлопнула дверью.

Казалось, что вся последующая жизнь Виктора сосредоточилась вокруг обиды на Александрину успешность. Он хвастался дружкам женой, подвозил ее на старых «Жигулях», ернически представляясь водителем; лез с советами и поучениями и пил столько энергии в это время, что Александра наняла шофера. Когда здоровенный тридцатилетний красавец Василий первый раз поднялся в квартиру занести тяжелые Александрины сумки, Виктор замер, и фраза Маринки всплыла в нем светящимися буквами.

– Только такая сумасшедшая, как ты, спит со старым мужем, а ездит с молодым водителем. Умная баба поменяла бы их местами. Как говорят французы, с кем спишь, так и выглядишь, – выговаривала Александре старинная подружка на кухне, когда Виктор случайно стоял очень близко в коридоре у книжного стеллажа. Мозгами он понимал, что у Александры ничего не может быть с красивым увальнем, но при воспоминании о нем кровь бросалась в голову. Тем более что постель разлаживалась все больше и больше.

Он не понимал ее вечного «я устала» и успешно проверял сомнения в своих мужских способностях на розовощеких аспирантках. Аспирантки были на седьмом небе; но, во-первых, Виктор действительно был хорош в нижнем плечевом поясе, во-вторых, они жаждали мажорной защиты диссертации. А Александра, вымотавшись за день, приходила, и уже у лифта внутри у нее все сжималось от предвкушения разборки. Ведь когда бытовая сторона жизни была решена с помощью тихой, как мышка, молодой беженки из Абхазии, у которой убили родителей, Виктор устроил поле боя из воспитания дочери.