– Вы никогда не пробовали выучить их язык?

– Слишком поздно. Они учились много лет.

Лила замолчала, и Гауэйн расслышал слова Ведрена:

– Месье де Сент-Коломб.

И Эди, кивнув, ответила:

– Добавил седьмую струну к бас-вио…

– Видите? – продолжила Лила. – Они вернутся в царство нас, смертных. Рано или поздно. Это нечто вроде тайного общества.

Гауэйну не нравилось участие Эди в этом тайном обществе, особенно в обществе красивого молодого француза с заманчивой атмосферой трагедии, окутывавшей его подобно потрепанному плащу.

– Предпочитаю играть на свежем воздухе, – говорил Ведрен. – Моя самая большая радость – взять скрипку и идти в сад.

– Я никогда не думала о чем-то подобном. – Эди повернулась к Гауэйну и коснулась руки мужа. – Может, мы двое дадим тебе, Лиле и Сюзанне концерт завтра? В яблоневом саду, у подножия башни. Днем!

– Я буду занят, – отрезал Гауэйн, даже не задумавшись. Почему Эди считает, что он будет свободен для посещения завтрашнего концерта? Каждый час его дня расписан.

– А после ужина?

– Сомневаюсь, что мы будем достаточно хорошо видеть ноты в такое время, – сказал Верден. – Хотя когда-нибудь мы сумеем добиться и этого. Придется как можно лучше изучить манеру игры друг друга, чтобы играть без нот.

Будь он проклят, если позволит Эди изучить манеру игры другого мужчины! И ни один мужчина, кроме него, не увидит ее с инструментом между ног! Это абсолютно неприемлемо! Но Гауэйн скажет ей об этом позже, наедине.

– Лила, ты можешь быть нашей публикой, – продолжала Эди, улыбаясь мачехе. – Обещаю, мы обязательно сыграем «Даруй нам мир».

Ярость почти слепила Гауэйна. Что написала Эди в том письме, из-за которого мачеха последовала за ними в Шотландию?

При свете свечей волосы Эди превратились в темный мед, отливавший отблесками солнечного света, запертого внутри. Жемчужины в волосах блестели светлым серебром среди моря золота, превращая Эди в драгоценность. ЕГО драгоценность!

Гауэйн жаждал уложить ее в постель, запустить руки в густые пряди. Но что-то мешало ему осуществить свое желание. Казалось неправильным, что его удовольствие от близости с ней настолько ошеломляющее, подхватывает его приливной волной, хотя, открывая глаза, он видит, что Эди наблюдает за ним с едва заметным туманом облегчения в глазах.

Сначала нужно поговорить с ней. Завтра. С глазу на глаз.

Гауэйн чувствовал себя одиноким. А одиночество хуже ада.

После ужина Эди поиграла часа два и лежала без сна в ожидании Гауэйна. Но он не пришел.

Она краем уха слышала, как суетится камердинер в комнате мужа… потом – тишина. Она долго не могла заснуть.

Наутро Эдит оделась и поднялась в детскую. Посмотреть, действительно ли Лила спала на узкой кровати гувернантки. Она увидела, что мачеха сидит на полу, растрепанная, неумытая, и играет в солдатики.

– Здравствуйте, – сказала Сюзанна, поднимаясь и подходя к Лиле, словно Эди собиралась украсть ее. Очевидно, Лила и Сюзанна обожают друг друга. И со стороны первой это не имело ничего общего с материнской любовью по отношению к последней.

– Здравствуй, – ответила она девочке. – Если хочешь, можешь называть меня Эди.

Тем более что о «маме» не могло быть и речи.

Потом Эди присела на корточки и стала изучать расстановку солдатиков. Их было очень много. Похоже, Лила командовала красными мундирами. А Сюзанна – синими.

– Кто побеждает? – спросила она.

– Это третья битва англичан против шотландцев, – пояснила Лила, подавив зевок. – Каким-то чудом шотландцы постоянно побеждают.

Она обняла Сюзанну за талию таким естественным жестом, словно знала ее с рождения.

– Три битвы! – воскликнула Эди. – И ты каждый раз проигрываешь! Господи, Лила, мы, англичанки, способны на большее!

– Эта англичанка встала на рассвете, – с достоинством объявила Лила. – Естественно, силы Его Величества выиграли бы любое сражение, происходившее в темноте.

Лила никогда прежде не поднималась рано.

– Каково тебе без сигар?

– Постоянно хочу есть, – нахмурилась Лила. – С таким аппетитом я стану круглой, как репка.

Сюзанна закатилась смехом.

– Репка! Репка! – взвизгнула она и, очевидно решив, что Эди не представляет особой опасности, побежала к камину, у которого шила Элис.

– Ты действительно поднялась на рассвете? – спросила Эди. Она никогда не видела Лилу такой, как сегодня. Уставшей, но с блеском полного довольства в глазах.

– Полагаю, дети вообще рано встают, по крайней мере Сюзанна. Она разбудила меня, взобравшись мне на живот. Мой живот размером с добрую репу.

Сюзанна метнулась обратно и обняла Лилу со спины.

– Сюзанне безразличен размер твоего живота, – заметила Эди.

– Кто это? – вскрикнула Лила, и поймав упиравшееся тельце, начала щекотать. – Не это ли абсурдное создание, которое разбудило меня еще до рассвета?!

Эди предположила бы, что Сюзанна кричит от боли, но Лила, очевидно, считала иначе.

– Сегодня я попрошу Гауэйна об ужине вдвоем, – сообщила она.

Пальцы Лилы замерли.

– Блестяще!

Она освободила Сюзанну и малышка села рядом с солдатиками.

– Предлагаю шампанское. Вообще, Эди, тебе нужно хорошенько выпить. Оказаться навеселе.

– Что такое «навеселе»? – спросила Сюзанна, подняв голову.

– Это когда долго кружишься, а потом тебя шатает, – пояснила Лила, сажая девочку на колени, словно не могла перестать касаться ее. – Пойдем, ужасное дитя. Ты окончательно меня измотала. Я отказываюсь вести очередную битву.

– Ты так считаешь? – с сомнением спросила Эди.

– Помнишь тот вечер, когда мы поехали на бал к леди Шаттл?

– Конечно.

– Я выпила больше шампанского, чем следовало бы.

– И как? – хихикнула Эди.

– В тот вечер я забыла все свои тревоги насчет детей и просто веселилась. Если прекратишь тревожиться, все будет хорошо.

– Надеюсь. В любом случае мне нужно идти. Работать.

– Поиграй для него, – прошептала Лила. – Нет ничего более эротичного. Когда твой отец играет что-то только для меня, я просто таю.

Эди вернулась в маленькую гостиную, размышляя, не сыграть ли действительно для Гауэйна, но там уже стоял Бардолф, уведомивший, что его светлость желает ее видеть.

Она спустилась в кабинет мужа, где лакей с оплывшей физиономией сообщил, что ему необходимо убедиться, свободен ли его светлость, поскольку тот строго приказал его не беспокоить.