Нежданные-негаданные приезды Илюши и Мизинчика на всю жизнь укрепили в сердце Епистиньи надежду — придут, придут ее сыны, придут ее мальчики. Вот мелькнет за окном фигура в шинели, стукнет калитка, услышит она четкие шаги, дверь распахнется: «Здравствуй, мама! Это я!..» Ведь так же не раз было!..

Ожидание

Теперь все семь сыновей: Коля, Вася, Филя, Ваня, Илюша, Павлуша и Мизинчик были «там». Где-то далеко в Алма-Ате находилась в эвакуации Варя с мужем Иваном. Хотела Валентина и мать взять в Алма-Ату, но не вышло: и нельзя было, и наотрез отказалась Епистинья.

Зачем уедет она в такую даль? А куда же будут приезжать сыновья? Кто будет ждать их, то и дело поглядывая в окошко или с подворья на хуторскую улицу, слушая чьи-то шаги?

Началось великое ожидание Епистиньи своих сынов, великое ожидание матерей и жен родных своих мужчин, вестей от них.

Хутор жил работой и вестями с войны. Вся радость, весь страх теперь — письма, с каким лицом подходит почтальонка, что несет — родной треугольник или казенный конверт?

Писем от сыновей было много, но перед приходом немцев Епистинья закопала их в том самом железном ящичке. Случайно сохранилось несколько писем, полученных до прихода на хутор немцев, и письма, полученные после их бегства.

Пожелтевшие листки бумаги, когда-то сложенные треугольником, вытертые на сгибах, исписанные чаще всего простым карандашом, открытки с портретами Александра Невского, Дмитрия Донского. Иногда письма написаны на голубых бланках итальянского, румынского военных ведомств, в письмах часто звучат просьбы: пришлите бумагу, нет бумаги, не на чем написать.

Как ждала эти письма Епистинья, сколько радости они ей принесли. Письма эти читали и перечитывали, обсуждали каждую строчку, каждое слово, грелись о них душой, чувствовали в них душу написавшего — как ему «там» живется, как воюется. Каждое письмо Епистинья держала в руках, знала наизусть, но просила вновь читать их, вслушивалась в строки, слыша живые голоса своих мальчиков.

Вася на войне

Самое раннее сохранившееся письмо военного времени — от Васи. На штемпеле — 13 октября 1941 года.

Письмо бодрое, радостное, удивленное. Оно как бы продолжение какого-то молчаливого разговора.

Такая радость — встретились на войне случайно два сына Епистиньи. О чем же разговаривали два брата? Да, конечно, о доме, о матери, братьях, о войне и боях, женах и детях; видно, горячо говорили и сильно были взволнованы, потому что говорили, говорили, а адресами обменяться забыли… В конце сентября, как мы знаем, уехал в Майкоп в военное училище недолечившийся Илюша и ушел «в летную школу» Саша, о чем Шура, конечно же, написала Филе. Наверняка написала она и о том, что пропал без вести Ваня и молчит Павлуша. Вася ничего о них в письме матери не говорит. Хорошо, что Мизинчик попал в летную школу, ведь это все-таки подальше от окопов, от пуль и снарядов.

«…Поговорили. Он пошел». Как растерянно, удивленно и тревожно звучит. Не мог не почувствовать Вася, что второй такой встречи с братом на войне уже, наверное, не будет.

Где встретились братья? Где-то в Крыму.

553-й артиллерийский полк, в котором Вася служил командиром отделения тяги, к этому времени уже побывал в боях. Каким образом увидели друг друга, в каком именно месте, о чем говорили — Василий не сообщает, в письмах не положено было писать лишнего. В сохранившихся письмах Филиппа о встрече с Василием не говорится, видимо, он писал об этом раньше, в тех письмах, которые закопали.

Сменив позиции, полк в начале ноября вел бои, а в середине ноября погрузился на пароход «Чкалов» в районе Керчи и, благополучно перебравшись через Керченский пролив, выгрузился в Тамани.

Тамань — это родная, еще свободная от немцев Кубань, но вестей от Васи больше не приходило. След его обнаружился лишь в 1944 году.

Где Ваня? Где Павлуша?

Вася подал голос из Крыма. Николай писал своей Дуне, она приходила к Епистинье, читала его письма. Писал домой Филя, просил писать почаще. Писали Илюша и Саша.

Ваня и Павлуша молчали с самого начала войны.

Приходили на хутор письма, братья спрашивали мать друг о друге, передавали друг другу приветы, в переписке между собой называли материнский дом «центральной почтой». Получив письмо из дома, каждый представлял хутор, хату, подворье, представлял, как мать и Шура вечером, уложив спать Женю и Жорика, садятся за стол на кухне и пишут письмо. Пишет Шура, мать напоминает, чтоб она чего не забыла. Если понюхать листок, то можно уловить и запах борща, хлеба, весь родной запах хаты, материнских рук.

Подошел к концу 1941 год, начался 1942-й. Давно стихли хвастливые речи о том, что через неделю война кончится; шли такие разговоры от бодрых уверений довоенных газет, что враг будет разбит в короткий срок на своей же территории.

Сталин полагал, что основной удар в возможной войне Гитлер нанесет на юге, чтобы захватить украинский хлеб, донецкий уголь и бакинскую нефть. Соответственно этому располагались и наши стратегические силы. Основной же удар был нанесен немцами в Белоруссии — отсюда в центр нашей страны, к Москве, ведут относительно хорошие железные и шоссейные дороги.

Механизированные части немцев прорывались через боевые порядки наших войск, окружали их, устраивали гигантские «котлы», в которые попадали целые армии, соединения.

Сотни тысяч наших бойцов и командиров оставались без связи, боеприпасов, горючего, попадали в плен. Не имея представления о положении целых армий, фронтов, Сталин, Генеральный штаб ставили задачи войскам обороняться, хотя тем грозило окружение, или даже наступать, ничего не зная о противнике. В результате все новые наши армии попадали в окружение. По некоторым данным, к концу 1941 года наши войска потеряли один миллион убитыми, четыре миллиона ранеными, три миллиона восемьсот тысяч попало в плен.

Как же не стихнуть бодрым разговорам, когда миллионы семей в стране получили или похоронки, или извещения «пропал без вести»? Или же не получали с начала войны никаких вестей.

Голос Фили

Сохранилось только два письма от Филиппа, хотя писал он часто, и Шура, чувствуя тревогу и тоску мужа, часто писала ему. Но письма Филиппа тоже попали в железный ящик. Два же его письма Шура хранила особо, а когда пришли немцы, она спрятала их под застреху хаты, где они пережили оккупацию.