Поутру, как только забрезжил дождливый рассвет, из деревни, крадучись и воровато оглядываясь, вышла невысокая брюхатая женщина. Одной рукой она вела за повод молодого норовистого конька, другой поддерживала большой круглый живот, облепленный мокрым платьем. Следом за ней семенил, разъезжаясь босыми ногами на скользкой дорожной глине, постреленок, круглолицый и курносый, с заметной синевой под правым глазом.

Под проливным дождем они вышли на опушку, едва-едва разминувшись с часовыми разбойничьей шайки. С трудом подсадив мальчонку в седло, женщина потрепала гриву конька и дала сорванцу строгий наказ:

– В городе скажешь – Петровку Люська заняла. Запомнишь?

Сын понятливо кивнул и наученным движением дернул повод, заставляя коня тронуться с места. «Храни тебя Боже!» – тихо прошептала женщина, перекрестив удаляющегося мальца.

Разбойник напротив меня гаденько ухмылялся и беспрестанно выпускал вонючие клубы дыма от дешевого табака. У меня слезились глаза, и хотелось чихать, а от вида давно не мытого мужика со слипшимися сальными волосами тошнило. В крохотном предбаннике было холодно и пахло сырыми досками. Низкий потолок давил, заставляя сутулиться. Вместо стекла оконце было затянуто мутным бычьим пузырем, свет через который проникал едва-едва. По кровле стучали капли дождя, и, просачиваясь через солому, обмазанную глиной, вода капала на пол. Ожидание было невыносимо. Поводок на руке нетерпеливо стягивался. Я следила, как тонкие медные кромки, будто живые, сжимались, а потом слегка отпускали, не позволяя расслабиться ни на секунду.

Вчера ночью погиб мой самый верный друг и наперсник моих скитаний. Трусливый и смешной Страх Божий просто любил меня и, видно, тоже считал красивой, как и Федька Ветров, сгинувший на просторах Тульяндии. Если бы бес очнулся, давно бы лаял под окном. Но он не прилетел. Не проснулся. Горько. Я сглотнула подступивший к горлу комок и громко шмыгнула носом.

Мужчина напротив выплюнул самокрутку на пол и растер окурок тяжелым сапогом, заляпанным грязью. Потом, обтерев руки о замызганный кафтан, оскалился еще шире, отчего его пышные усы ощетинились желтоватой от табака щеткой.

– Ну что, красавица? – прохрипел он, приподнимаясь с лавки и потирая руки.

Вдруг мне сделалось смешно. Господи, ну еще осталось, чтобы ублюдок покусился на мою девичью честь, потерянную в давнем отрочестве.

– Мужик! – Я подняла глаза и глянула на него глубоко да проникновенно, усадив его страшным взором на место. – Даже не думай отрывать свой паршивый зад от этой поганой лавки.

Разбойник, как и многие, не мог оторвать от меня взора, трясся будто заяц, брошенный в клетку к волку, и, вероятно, тут же вспомнил пронзительный взгляд Людмилы. Зубы его звучно щелкнули, а руки сами собой нащупали рукоять кинжала на поясе. После чего он сразу почувствовал себя спокойнее, даже смог сплюнуть на мои сапоги.

– Страшно, родной? – хмыкнула я и отвернулась. – Так просто сиди и бойся.

– Ведьма! – прошипел мужик для моей острастки и собственной бодрости.

– Хуже. Смертница.

Как раз тогда дверь приоткрылась и на пороге, испуганный и чумазый, появился постреленок с потемневшими от влаги волосами, одетый в замызганную мокрую рубашонку. Усатый разбойник так зыркнул на него, что тот только еще сильнее стушевался и тоненьким, совсем детским голоском промямлил:

– Там… госпожа… вас в дом зовет. – Он неопределенно махнул рукой и тут же вытер рукавом сопливый нос.

Разбойник вскочил с лавки, торопясь поскорее избавиться от моей компании, но схватить меня за локоть, чтобы поднять, побоялся, только буркнул:

– Тебе чего, девка, отдельное приглашение нужно?

Неухоженный сад тоскливо мок под дождем, утратившим прежнюю резвость и теперь только неохотно сеявшим мелкой влажной пудрой. В сенях дома нас встретила угрюмая высокая женщина с пустым ведром в руках. Видать, собиралась к колодцу. Ее сильное упругое тело, пахнущее потом и молоком, пряталось под домашним линялым платьем и измазанным мукой черным передником. Рано поседевшие волосы покрывала косынка. При нашем появлении она брезгливо поджала губы и стала выглядеть гораздо старше своих лет: как-то вмиг проявилась сеточка вокруг карих глаз и глубокая бороздка на переносице.

Женщина посторонилась, пропуская нас в кухню, наполненную запахами каши, хлеба и чего-то до омерзения кислого. Потом я поняла чего: это был запах сохнущих на натянутой веревке заношенных мужских портянок. Из-за печки, полный любопытства и страха, высовывался острый носик рыжеволосой девчонки, так похожей на нашего маленького провожатого. А в горнице, скрытой занавеской, кричали, гоготали и, кажется, били посуду.

Сорвав занавеску, под громогласный хохот к нам под ноги вывалился пьяный увалень. Смачно рыгнув, он приподнял голову, обвел кухоньку налитыми кровью глазами и провалился в тяжелый сон, уютно подогнув колени. В комнате за широким столом пировали завоеватели, во главе сидела Людмила в расстегнутой алой рубахе, без портов, бесстыдно расставив голые ноги, в руках – бутыль. Светлые хмельные глаза сонно и довольно рассматривали пахнущий перегаром разгул. Она хлебала прошлогоднее смородиновое вино прямо из горла, и бордовый напиток стекал по подбородку, капая на шелковый ворот.

– А вот и ты! – Она ткнула в мою сторону бутылью. – Будешь?

Я отрицательно покачала головой. Усатый стервец, мой тюремщик, оттолкнув меня, под гомон поспешил к столу и, выхватив из рук подельщика стакан, жадно опрокинул его в себя.

– Присоединяйся, – любезно икнула Людмила, с шальной улыбкой еще раз окинув взором компанию.

Я стояла на месте, чувствуя, как поводок предостерегающе сжал запястье.

– Что ты делаешь с теми двумя? – едва шевеля языком, спросила она, неопределенно мотнув головой.

Я не ответила и стала разглядывать ее, скорее, с удивлением. Так смотрят на забавную зверюшку, прекрасно понимая, что под мягкой пушистой шерстью прячется ядовитое жало.

– Отвечать!!! – вдруг заорала женщина, с размаху шибанув бутылью по столу, так что все присутствующие тут же примолкли и обратили ко мне свои взоры.

Не испугала, я только чуть усмехнулась.

– Вон все! – приказала Людмила, вытирая губы. Разбойники переглядывались, не торопясь оставить нас в одиночестве. – Я сказала, пошли отсюда к ядреной матери!!!

Заскребли, отодвигаясь, лавки. Мужички, опустив нечесаные немытые головы, застегивали на ходу пуговицы да ремни и быстро спешили к двери. Кто-то вытащил в сени и храпящего на кухонном полу пьянчугу. Мы остались вдвоем.

– Присоединяйся, – еще раз предложила разбойница. – Не хочешь? Неужели не голодная? Гы, – оскалилась она некрасиво. Между ее передними зубами, до странности белыми, темнела щелка. – Браслет покажи.

– С чего бы?

– Да потому что, – вытянулась девица, – один щелчок пальцев – и пшик, тебя нет.

– Меня и так нет. Чего лыбишься?