Матильда не знала, как поступают с монахинями, уличенными в убийстве. Столь страшный грех и тем более наказание за него представить себе было невозможно. Она знала лишь одно: даже если ее оставят в живых, это будет уже не та жизнь, о которой она мечтала.

Девушка вскочила на ноги и подошла к сестре. Как бы громко та ни кричала еще несколько мгновений назад, сейчас она испугалась и отпрянула, будто дыхание Матильды было ядовитым.

Матильда не стала терять времени на оправдания и бросилась прочь из комнаты мимо растерянных монахинь, которые примчались на крик и теперь ошеломленно смотрели на запятнанные кровью руки девушки. Никто не преградил ей путь, и она быстро добралась до ворот.

Когда монахини обнаружили тело Мауры, крик за спиной Матильды усилился, и она всем своим весом навалилась на засов, пытаясь его отодвинуть. Сестрам не разрешалось открывать ворота, но разве могло быть что-то более запретное, чем убийство, которое совершила Матильда?

Засов взвизгнул, ворота со скрипом отворились, и девушка покинула место, которое последние несколько лет служило ей надежным убежищем. На мгновение она почувствовала то же самое, что и при побеге из монастыря Святого Амвросия, – безысходность.

Вокруг простиралось лишь серое море, безлюдные холмы и темные леса. Ей негде было искать защиту и кров.

Матильда бросилась бежать, не взяв с собой ничего, кроме забрызганной кровью рясы. Крик за ее спиной становился все тише, монахини ее не преследовали, а когда через некоторое время девушка обернулась, монастырские стены уже пропали из виду. Тяжело дыша, Матильда опустилась на землю и вытерла руки о влажный мох. Она снова была бездомной беглянкой… убийцей.

«Нет!» – кричало что-то у нее внутри. Нет, она не убийца. Долгие годы она скрывалась от этого мира в обители, но знала, что он не делится на черное и белое и что не каждый человек, отнимающий чужую жизнь, непременно является коварным убийцей.

Матильда снова поднялась на ноги. Что бы она ни совершила, это не должно сковывать ни ее тело, ни ее мысли. Она лихорадочно пыталась найти способ остаться в живых. В борьбе с Маурой Матильда использовала силу своего тела, а справиться с одиночеством ей помогало осознание того, что у нее есть к кому обратиться за поддержкой.

Арвид. Герлок. Спрота.

Арвид вернулся в монастырь и наверняка уже давно принес монашеские обеты. Герлок теперь была уже не Герлок, а Адель. Она жила в Пуатье, а идти туда было слишком далеко. Оставалась только Спрота, которая вышла замуж за Эсперленка и поселилась в Питре.

Может быть, до нее тоже было слишком далеко, но тем не менее Матильда отправилась в путь.

Дороги Матильда не знала и поэтому просто пошла в ту сторону, где грязи было поменьше, деревья росли не слишком густо, а в кожу не впивались колючки. Весна все еще не вступила в свои права, ночи были очень холодные, а дни – ясные. Природа была готова доказать свое плодородие, покрывая коричнево-серый мир зелеными ростками. Но даже если она и радовала взор яркими красками, ничего съедобного пока предложить не могла.

Как и в тот раз, когда Матильда из последних сил пыталась добраться до монастыря, в ее измученной памяти проснулись воспоминания об Арвиде и о том, как он ее защищал. Но даже если девушка могла вообразить, будто он рядом, будто он помогает ей пережить горе, как однажды помог осознать, что именно он самый важный, нужный и любимый человек в ее жизни, – любовь не утоляла чувство голода и могла согреть душу, но не тело.

Три ночи Матильда провела в пути. Она пила илистую воду из ручьев, ничего не ела, и урчание в ее желудке заглушало желание идти дальше. Теперь ей казалось, что рядом с ней находится не только Арвид, но и другие люди, которых она встречала в своей жизни. Словно тени, они шли вместе с девушкой по влажному мху: аббатиса Гизела, Маура, сестры из монастыря Святого Амвросия. Сопровождали Матильду и безликие фигуры: мать, которая отдала ее в монастырь, чтобы спасти от злой женщины; кормилица Кадха, в глубине души презиравшая ее и пославшая свою дочь Мауру, чтобы ее убить; безымянная женщина, которая рассказывала девочке о драконе и святом Мевенне и утверждала, что ее отец был злым человеком. Возможно, именно поэтому у Матильды и не осталось никаких воспоминаний о нем, кроме образа из снов? Она любила его, но чувствовала, что он не заслуживает этой любви?

Девушка много раз спотыкалась, падала и вставала снова. Она думала о том, ждет ли ее этот незнакомый отец на пороге смерти. Как норманну ему не будет дарована вечная жизнь, но из-за смертного греха, который совершила Матильда, демоны заберут в ад и ее душу, когда она покинет тело. Интересно, знакомые люди там встречаются, как на небесах, или же они, обреченные на вечные муки, тщетно пытаются найти друг друга? Девушка даже не знала имени своего отца, чтобы позвать его, и саму ее больше никто не звал по имени. Если она умрет здесь, ее близкие никогда об этом не узнают.

На четвертый день Матильде больше не казалось, будто знакомые люди идут рядом с ней, – теперь ей чудилось, что лес закончился, за лесом простирается поле, а за ним стоит дом. Конечно же, это тоже было игрой ее воображения.

Девушка верила в это до тех пор, пока не подошла достаточно близко и не увидела, что дом, сооруженный из глины и досок, немного врос в землю и обнесен частоколом.

Надеяться на то, что здесь живут люди, Матильда все еще не смела. Несомненно, дом построили злые демоны, чтобы дразнить и изводить ее, играя на ее желании больше не оставаться одной в целом мире.

Но она одна, она не доживет до завтра, она даже не сможет добраться до этого дома.

В десяти шагах от частокола Матильда споткнулась о корень и упала. Раньше она всегда вставала на ноги, но теперь так и осталась лежать, не в силах подняться. Она закрыла глаза. Смерть пахла весенней землей.

Людей Ингельтруда боялась больше, чем одиночества. Конечно, это касалось не всех людей: среди них встречались и хорошие, такие как ее муж Панкрас. Он трудился не покладая рук, молчал о своей боли и проблемах. После того как умерли его дети, он не плакал, а зачал других, а когда умерли и они, тоже не стал плакать, а лишь молился. Да, Панкрас – хороший человек, и можно было не сомневаться в том, что завтра он останется таким же, как сегодня. Очень многое в мире, напротив, не внушало уверенности, и Ингельтруда винила в этом людей, которые, в отличие от Панкраса, не работали, а грабили и разоряли; не молчали, а кричали страшным голосом; не молились за упокой души своих детей, а убивали чужих.

За сорок лет Ингельтруда слишком часто встречала таких людей. Когда она родилась, в этой небольшой деревне домов было много. Потом сюда хлынули толпы норманнов. Сначала они разорили поля, через несколько лет сожгли дома, а в третий раз пришли не просто из-за жажды разрушения, а по поручению Роллона, который к тому времени был уже не разбойником из языческой земли, а новым графом Нормандии. Они тоже принесли с собой беду. Эти люди пришли, чтобы собрать налоги, а когда ее сосед не смог их заплатить, его подвесили вверх ногами, чтобы кровь прилила к его голове. Когда мужчину отвязали, он побагровел и уже не дышал.