Яшин спросил о ссадинах на лице. «Кошка поцарапала», — неуклюже сочинил Эдуард. «Кошка... На двух ногах!» — засмеялся голкипер. Всё понял. И с поучениями не полез. Это настоящий Яшин, а не тот, что у Нариньяни собирался «бока намять». Он же, Яшин, после того как так же всё прекрасно понимающие старший тренер Г. Д. Качалин и доктор О. М. Белаковский дали нападающему поспать, повёл бедовую звезду удить рыбу, где, не исключено, и пытался что-то втолковать молодому партнёру. Ведь, в самом деле, меньше недели до отлёта в Швецию. И надо потерпеть, собраться.

Но с предложением «собраться», причём с наивозможной скоростью, выступили тут же появившиеся товарищи в форме, подъехавшие на соответствующих машинах.

Стрельцова, Татушина и Огонькова увезли прямо с базы сборной. 26 мая разделит их судьбы на «до» и «после».

В течение примерно суток Стрельцов хотя и чувствовал себя погано — разумеется, как каждый, оказавшись в тюрьме, — однако присутствия духа не терял. И суть не в пресловутом чемпионате мира. Просто то приключение он не считал чем-то серьёзным. Ну, выпили, вышла такая противоречивая ночь любви. Правда же: весь день, когда они с Марианной обнимались и целовались, помнился очень хорошо. Затем — да, провал какой-то. Ничего, разберутся. В конце концов, он не только игрок сборной страны и заслуженный мастер спорта. Он работник ЗИЛа! «Торпедо» ведь не зря называли ещё одним цехом автогиганта. Причём не самым, прямо скажем, последним. И когда Стрельцов кричал иногда в разгорячённом состоянии, что директор огромного предприятия Алексей Георгиевич Крылов (сменивший у руля легендарного Ивана Алексеевича Лихачёва, пересевшего в министерское кресло) сделает для него, центрфорварда, всё что угодно, — он был недалёк от истины. Кто же из руководителей захочет терять суперквалифицированного работника? Да и когда в высшем дивизионе союзного чемпионата выступала на постоянной основе команда, пусть могучего, знаменитого, а всё равно завода? Потому что народ ценил ЗИЛ не только за холодильники чуть не в каждом доме. Стрельцов с Ивановым зиловскому имиджу, исчезнувшему, к несчастью, в новые времена, послужили ничуть не меньше, нежели иные цеха, выпускавшие конкретную продукцию.

В общем, и первую, и даже вторую ночь в неволе они с Огоньковым (Татушин изначально не считался преступником) провели не без сдержанного оптимизма. Да, спали на стульях — так в их судьбах и не такое случалось. К тому же Татушин, проявивший себя после «дачной» истории достойнейшим человеком, принёс узникам колбасы и батон хлеба. А чайник милиционеры оставили. При этом «оставили» и самих подозреваемых, которые, при некотором желании, могли и скрыться. Но — зачем? Вины за ними никакой нет, скоро всё прояснится.

...Стрельцов не знал, что уже подано два официальных заявления об изнасиловании: Марианной Лебедевой и Тамарой Тимашук, которая оставалась той ночью в машине с Михаилом Огоньковым и выступила с теми же обвинениями, что и Лебедева. И главное: Эдуард не мог знать, что делу дан ход. И что он уже обречён.

Всё стало меняться со страшной, невозможной быстротой. Утром 28-го Огонькова выпустили, а Стрельцова поместили в камеру № 127 Бутырской тюрьмы.

Обратимся к документам. Вот первый:

«Заявление.

25-го мая 1958 г. на даче, которая находится в посёлке Правда напротив школы, я была изнасилована Стрельцовым Эдуардом. Прошу привлечь его к ответственности.

26 V - 58 г.

Лебедева».

Второй:

«Заявление.

Прошу привлечь к ответственности Огонькова Михаила и его друзей за изнасилование Огоньковым меня, изнасилование было в посёлке Правда на даче около средней школы в машине.

26V-58 г.».

Похоже? Очень. И если присмотреться, вариант Тамары смотрится даже пострашнее. «И его друзей» — речь о «группе» идёт?

Но вот читаем новые бумаги от тех же авторов.

«Заявление.

Прошу считать моё заявление, поданное Вам 26 мая 1958 г. об изнасиловании меня гр. Огоньковым, неправильным.

В действительности изнасилования не было, а заявление я подала не подумав, за что и прошу извинить.

Тимашук».

Число восстанавливается без труда: 27 мая.

И другой манускрипт:

«Заявление.

Прошу прекратить дело Стрельцова Эдуарда Анатольевича, т. к. я ему прощаю.

30V-58 г.

Лебедева».

А вот тут различие, согласитесь, огромное.

То, что повлияло на подачу первых заявлений, — понятно. Но почему фактически дан «задний ход»? Умные люди сразу ответят: перед нами результат действия друзей, родных и близких (адвокатов на той стадии у футболистов не было) тех лиц, которые названы в заявлении виновными. Что ж, такие действия были и вправду предприняты. Борис Татушин вместе с Софьей Фроловной приехал к Лебедевым с миротворческой миссией. Были на той горькой встрече и слёзы, и вздохи, и просьбы, и паузы, и опять слёзы. Россия же.

Результатом же переговоров и стало то второе заявление Марианны.

Вместе с тем ничего не говорится о параллельных встречах представителей Михаила Огонькова и бдительных, если помните, родителей Тамары. Однако «в сухом остатке» имеем: дело Огонькова, слава богу, прекратили — дело Стрельцова, к несчастью, раскрутили. Выходит, возможности «народной дипломатии» в определённых случаях весьма скромны. Я думаю почему-то, что это те случаи, когда затрагиваются интересы не собственно народа, а его верных слуг.

Но сейчас хочется вспомнить не о них, а вновь о внимательном, въедливом читателе, который наверняка увидел коренное различие повторных заявлений Лебедевой и Тимашук. Да, по закону изнасилование нельзя простить — поэтому следователь Муретов и не скрывал усмешки, принимая неуклюжее творение Марианны. А вот сообщить об отсутствии собственно насилия — можно. Правда, тогда ранее поданное заявление тянет на дачу ложных показаний. Хотя у Тамары Тимашук с этим всё обошлось. Потому что к 27-му стало ясно: доказательств для уголовного дела по изнасилованию (а с 1949 года эта статья стала окончательным, по сути, приговором) для нормального суда не хватит. Наверное, тем и объясняется завершение работы по условной версии «Огоньков — Тимашук». И юридически безупречное письменное опровержение, сделанное Тамарой, подсказано, конечно, теми, кто её допрашивал. Поэтому освобождение Огонькова прошло в рамках существовавшего законодательства.

Беда-то в том, что дело Стрельцова всяческие рамки давно миновало. И даже верно составленное «второе заявление», скорее всего, ничего к той поре не могло бы поменять. Ибо, как нетрудно понять, о всём произошедшем в посёлке Правда был подробно проинформирован помощник Н. С. Хрущёва. Информация же тому помощнику была предоставлена Е. А. Фурцевой. Этот факт не опровергает и А. П. Нилин, который в целом скептически относится к версии антистрельцовского заговора. Действительно, не всегда легко представить наш отечественный механизм, работающий столь дружно и слаженно.

Так отрабатывают по команде. Безвариантной, ещё с эпохи конца