Маша, Лари — целы. Как урядники во второй машине? Стрелок, сидевший справа, цел, а водитель свалился грудью и лицом на кольцо руля, и кровь из выбитой глазницы стекает ему же на колени. Погиб. Холодный груз. Его товарищ пытается аккуратно переложить тело на сиденье. Я потом посмотрю, что с ними, сначала проверю тех, в кого стреляли мы. И кто стрелял в нас.

С моей стороны на земле валялись три человека. Лошадь, которой в грудь попала пуля сорок четвёртого калибра, была ещё жива, но лежала тихо, лишь косила большим глазом на меня. В глазу застыли боль и тоска. Время от времени она пыталась поднять голову, но опять роняла её в пыль. Лежащий под ней человек в форме зуава не шевелился. Пуля из карабина урядника угодила ему в шею, пробив артерию. Он лежал в луже крови, пропитавшей дорожную пыль вокруг него. Выглядело так, будто кто-то ведро красной краски расплескал.

Тот, в которого я выстрелил первым, тоже был мёртв. Ему хватило пули в грудь — пробило сердце, скорее всего. А тот, которому я стрелял в плечо, был ещё жив, хоть и в шоке. Лежал на спине, зажимая ладонью рану, смотрел на меня, как будто не понимая, что происходит. Не жилец. Я стрелял раскрывающейся пулей своей собственной конструкции и отливки, трудоёмкой в изготовлении, но оставляющей страшные раны[65]. Такой его рана и была — вздутой и рваной. Кровь из неё выплёскивалась толчками, ещё минута — и начнётся агония, никакая перевязка такого потока не удержит. В качестве пленного не подходит — не довезём.

— Ну извини, — сказал я, приподнял ствол карабина и выстрелил ему в висок.

Голова раненого дёрнулась, рука отвалилась от раны, он затих. Песок начал промокать кровью. Затем я добил раненую лошадь. А потом пошёл на противоположную сторону.

Там было почти то же самое. Раненую лошадь добили без меня. Уронив всадника, она отбежала всего на десяток шагов, после чего свалилась, забившись в агонии. Её седок лежал в траве лицом вниз, в спине два рваных выходных отверстия. Его тоже урядник свалил, стрелявший сзади. Хороший стрелок.

Ещё один лежал, глядя в высокое голубое небо над вершинами сосен, уставившись в вечность остекленевшими глазами. Пулевая рана была у него точно посреди лба. Это уже Лари. Быстро она успела.

А человек в форме младшего унтер-офицера был жив. В него даже не стреляли. Он лежал на земле, зажимая руками лицо, рассечённое ударом двухвостого латига, но умирать не собирался. Лари, сбившая его с седла неожиданным ударом, стояла над ним и время от времени пинала его ногой, стараясь угодить под рёбра. Развлекалась, кажется. Тот охал и корчился. Кнут вился змеёй в пыли рядом, свисая из её руки. А что поделаешь? Тифлинги всё же полудемоны, а не полуангелы. В списки «Существ добра» их никто и никогда не вносил, и нет ни малейшей надежды, что внесут в будущем.

Как бы то ни было, но спасла нас демонесса. Запудрила мозги противнику, отвлекла, сбила с седла их командира, застрелила ещё одного. Нам всем впору в попу её целовать по очереди, невзирая на то, в каких она списках числится, а в каких — нет. Подходить по одному, нагибаться — и целовать. Если бы не она, то эти самые лжезуавы ходили бы между нашими телами, выбирая, кого добить, а кто за пленного сойдёт. Не успели бы мы огонь открыть без её помощи, свалили бы всех нас.

Потом я выяснил, что за капюшон и воротник меня никто не дергал. Винтовочная пуля прошла в сантиметре от моей сонной артерии и застряла в передней стенке кузова машины. Повезло. А ещё повезло в том, что я догадался соорудить этот щит из бруса со стальным листом массой почти в центнер. А то сейчас бы струйки бензина из бочек пальцами затыкали, ожидая, когда рванёт.

Я подошёл к валяющемуся в пыли пленному, присел возле него. Кровь сквозь пальцы текла не сильно, но досталось ему здорово. Страшная штука этот тифлинговский латиг со своими концами, подобными сужающимся к концам цепочкам с плотно входящими друг в друга звеньями, да ещё и с острыми гранями. Особенно если им вот так, умеючи, наподдать кому-то.

— Извини, — сказал я, отстранив Лари от её жертвы.

Перевернул человека в форме младшего унтера на живот, связал ему руки его же брючным ремнём. Затем перевязал ему лицо, насыпав на повязку порошка целебника. Досталось ему неслабо, два пожизненных шрама поперёк морды, как след от когтей, ему обеспечено, но жить будет. Наверняка. Если у контрразведки на этот счёт другое мнение не появится.

Я подхватил пленного под локти, потянул вверх, пытаясь поставить его на ноги. Он было обвис, но немедленно получил пинок в рёбра от Лари, решившей мне помочь. Ну надо же, вот тебе и «суперлюбовница».

— Лари, не отвлекайтесь, — остановил увлекшуюся насилием над пленными демонессу. — Обыщите убитых, соберите оружие. Трофеи как-никак. И коней, если получится.

Я подтащил пленного к задней машине, поставил его перед оставшимся в живых урядником, с потерянным видом сидящим на подножке. Товарища своего он вытащил наружу и уложил на расстеленную плащ-палатку. Пуля из карабина вошла ему в правый глаз и вышла из затылка. Он и понять не успел, что случилось: умер мгновенно.

— Тебя как зовут? — спросил я стрелка.

— Дмитрием.

— Давно в урядниках?

— Год. Вот вместе с ним пришли, — показал он на погибшего. — Его Артёмом звали.

— Жаль Артёма, вечная ему память, — сказал я. — Вот так и погиб…

Я посмотрел на неестественно согнутые ноги погибшего, на застывающую кровь, сочащуюся из выбитого глаза. Нагнулся, зацепил край плащ-палатки и прикрыл им изуродованное лицо. Так правильно будет, умер он уже.

— Клетку открой, — сказал я уряднику, снимая с пленного подсумки с магазинами и обыскивая его.

— Зачем? — не понял тот.

— Этого повезём, — подтолкнул я в спину лжеунтера.

— С вампиром? — удивился урядник.

— А что? — пожал я плечами. — Тот же прикован. И ему веселей будет.

При этих словах пленный заметно вздрогнул и дал задний ход, за что и схлопотал от меня прикладом в спину. Удар сбил его с ног, но я опять его поднял.

— Стой смирно, урод, — сказал я ему. — А то вампира ещё раскуём. Ты откуда, кстати, взялся, сволочь такая? Ты же не абориген.

Ошибиться нельзя. Аборигены от нас отличаются. Чем — непонятно: немного чертами лица, немного разрезом глаз. А самое главное — у аборигенов видны племенные признаки в лицах, чего у нас почти не наблюдается. Мы смешивались, а они — почти нет. Человека из Вираца, или нордлинга, или харазца, да кого угодно, легко определить сразу. Вот и убитые были все с Лесного хребта — сразу понятно по тёмно-русым волосам, курносым носам и узким лицам. А этот, который передо мной стоит — он из наших, из пришлых.