— Я больше не буду его любовницей.

— Ну вот и слава богу! Разумеется, ты будешь спать в своей спальне, рядом с моей. Но мне бы не хотелось покидать Дом Рутении. Только не сейчас. Кстати, я уже послала к кузине за нашими вещами. Мы остаемся.

— Я не могу, вы должны понять, я не могу!

Но бабушка была неумолима.

— В таком случае тебе придется покинуть этот дом одной, и что ты скажешь нашей кузине, когда она спросит, в чем дело?

Мысль о том, что придется снова что-то объяснять, вызывая непристойный интерес, а возможно, осуждение, была невыносима. Родерик проникся симпатией к ее бабушке; возможно, он не захочет разочаровать ее в первый же момент. Словом, Мара все же согласилась остаться до следующего утра, но не дольше.

Она не ожидала, что ей удастся уснуть под одной крышей с принцем. Она думала, что будет лежать без сна, опасаясь приглашения от Родерика или даже его ночного визита, но, сморенная усталостью после долгого путешествия, обуреваемая противоречивыми чувствами, уснула и спала до самого полудня, когда Лила принесла ей шоколад и горячие булочки.

Мара неохотно встала и позволила горничной помочь себе одеться. У нее не было ни малейшего желания вновь приниматься за работу по дому — это было бы признанием своего поражения. Но еще меньше ей хотелось изображать из себя гостью, сидеть в гостиной и вести пустую беседу. Она не знала, что собирается делать Родерик, как он будет себя вести по отношению к ней. Неужели ей придется вновь и вновь отражать его атаки? Это было бы слишком тяжело. Да и откуда ей знать, что он теперь собирается предпринять? Ей совсем не хотелось становиться мишенью его гнева, его язвительных и колких замечаний. Именно таким был их последний разговор. Но тяжелее всего было бы выносить его равнодушие.

В конце концов она все-таки покинула свои апартаменты. Сидеть взаперти и гадать, как ее примут, оказалось труднее, чем выйти и проверить на практике. Лила с застенчивой улыбкой сказала ей, что ее бабушка давно уже встала, она принимает посетителей в парадной гостиной и просит Мару присоединиться к ней в любое время, когда ей будет удобно.

Приток утренних посетителей пошел на убыль. Бабушка Элен и Родерик как раз прощались с последними гостями. Никто не остался на второй завтрак, хотя трудно было сказать, почему так вышло — по простому совпадению или из-за того, что их не пригласили. Джулиана блистала отсутствием, как, впрочем, и гвардия.

— Ты сегодня прелестно выглядишь, — протягивая руку Маре, воскликнула бабушка Элен, сидевшая в кресле у камина. — Не правда ли, Родерик?

— В самом деле прелестно, — согласился Родерик, придвигая ей кресло.

— Спасибо, — сухо поблагодарила Мара.

Как банально прозвучали его слова! Как это было не похоже на его обычное красноречие! Ну конечно, он согласился с бабушкой только из вежливости. Зря она наряжалась к выходу с такой тщательностью.

Она старалась только для того, чтобы чувствовать себя увереннее, других причин у нее не было. И, уж конечно, она вовсе не хотела, чтобы Родерик решил, будто это ради него. А самое главное — надетое ею платье было ее собственным. Еще накануне вечером карету отправили в дом их престарелой парижской кузины с запиской от бабушки, содержавшей просьбу упаковать и передать вознице их вещи. Утром Лила принесла Маре это платье, уже отглаженное, а сейчас развешивала в гардеробе у нее в спальне остальные вещи. Платье серо-голубого шалли было заткано крошечными золотыми геральдическими лилиями. Поверх платья Мара надела специально для него сшитый жакет голубовато-серого бархата. Собственные вещи придавали ей уверенности в себе: она твердо знала, что Родерик не заплатил за них ни сантима.

Родерик пододвинул для нее кресло ближе к огню. Она бросила на него быстрый взгляд, бормоча обычные вежливые слова благодарности, и вспыхнула до корней волос, встретив его горящий восхищением взор. Он вел себя так, словно нарочно собирался ее смутить, и прекрасно понимал, что это ему удалось. Такой человек мог бы запросто заманить к себе в постель женщину, опекаемую целым орденом монахинь, не то что одной старушкой. Почему бабушка Элен этого не видит, Маре не дано было понять.

Мара лихорадочно подыскивала какую-нибудь тему для разговора, которую нельзя было бы использовать против нее. Но не успела она ничего придумать, как со двора донесся звон копыт скачущей во весь опор лошади. Бабушка сказала что-то, чего Мара не уловила, прислушиваясь к топоту сапог на лестнице. Бросив взгляд на Родерика, она убедилась, что он тоже все слышал и теперь смотрит на дверь.

Вошел Михал. Его волосы растрепались, на скулах горели пятна гневного румянца. Он стремительным шагом пересек гостиную и подошел к ним, размахивая газетным листом, напечатанным на дешевой желтой бумаге. Протянув листок Родерику, он отрывисто произнес:

— Прочти.

Принц взял газету. Тем временем в комнату друг за другом ворвались Труди, Жак и Жорж, а за ними Этторе. Трое из четверых стискивали в руках тот же листок.

— В чем дело? — спросила Мара, переводя взгляд с одного на другого.

Труди решительно протянула свой экземпляр Маре, а сама застыла возле подлокотника ее кресла в позе часового. Этторе, пожав плечами, отдал свою газету бабушке Элен. Старая женщина взглянула на напечатанный огромными буквами заголовок, ахнула и бессильно откинулась на спинку кресла.

«ПРИНЦ СОБЛАЗНИЛ СЕСТРУ! КРЕСТНИЦА КОРОЛЕВЫ ОТДАЛА НЕВИННОСТЬ ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ!»

Мара слепо смотрела на печатную страницу. В течение нескольких бесконечных секунд ее мозг отказывался воспринять увиденное. И вдруг она все поняла. Ее губы сами собой выговорили ненавистное имя.

— Де Ланде, — прошептала она.

— Де Ланде, — подтвердил Родерик, и такая жгучая ненависть прозвучала в его голосе, что бабушка Элен побледнела от страха.

Мара с трудом перевела дух и, вскинув голову, встретилась взглядом с принцем.

— Это должно стать, судя по всему, новым делом Пралена.

— Делом Пралена? — возмутилась бабушка Элен. — Как это тебе в голову взбрело? Здесь речь не идет об убийстве!

— Дело не в убийстве. Это скандал в благородном семействе, такой же губительный для нынешнего режима, как и дело Пралена.

— Родерик не француз!

— Но он носит титул, он общественный деятель, хорошо известный в городе и близкий к трону.

— Тонкое умозаключение, моя дорогая, — как ни в чем не бывало заметил Родерик. — Кто подсказал его тебе?

— Никто.

Мара с гордостью отметила про себя, что ее голос не дрожит.

— Неужели? А я-то думал, это наш ночной кошмар, наш друг, вообразивший себя князем тьмы. Неужели не де Ланде подсказал его тебе?

— Нет.

Родерик покачал головой, и опять его губы искривила холодная улыбка, не отражавшаяся в глазах.